Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

коллективе, развивался и набирал силу дух нетерпимости и превосходства. Прошедшее дорогами второй мировой, мужское большинство относилось болезненно ко всякого рода замечаниям, и между убелёнными сединами людьми частенько случались «петушиные бои». Разгорались они по пустяковым делам – не дай Бог чуть резко высказаться по ведению урока, по методике преподавания или освещению самой темы!

Присутствие в учительской в такие минуты небезопасно – в ходу кулаки, воздух оглашается матами. Уступать никто не хочет – каждый считает себя самым умным, деловым, достойным. Крики: «Слизняк!», «Фараон!», «В гробу тебя видел!», «Били мы таких!», «В окопах отсиживался, пока мы кровь проливали!» – слышны даже через закрытые двери. Ученики в коридоре хохочут и, оценивая наиболее смачные выражения, выбирают победителей.

С Валентином мы держим нейтральную позицию. После «боёв» «тузы» эти, по меткому выражению заключённых, неделю-другую не общаются – потом в качестве посредников приходится ещё и мирить их.

Раньше о мужских коллективах думалось только в превосходной степени – оказалось, что склок и хитросплетений в них ничуть не меньше, чем в женских. Со временем пришла я к выводу, что для большинства мужчин не существует авторитетов, что они признают лишь силу власти, что менее работоспособны и менее выносливы, зато более уязвимы и любят жаловаться. Возможно, мне не повезло, но за 23 года работы в мужском коллективе я не встретила ни одного, в котором бы сочетались сила тела и сила духа. Большинство мужчин по натуре – рыбаки. Если никакой рыбки поблизости нет, быстро раздражаются и теряют всякий интерес к окружающему. С отсутствием женщин в них притупляется чувство вкуса, без дымки флирта и кокетничания мужчина грубеет.

Чисто женские коллективы гораздо нравственнее. Развитый в женщинах инстинкт созидания вырабатывает, видимо, гормоны чуткости, порядочности и ответственности. Они даже помнят по-разному. Воспоминания женщин о мужчинах большей частью романтичны, воспоминания мужчин о женщинах, как правило, грубо-плотские.

Случай, произошедший из-за ограждений (среди заключённых они вызывали массу недовольств и недоразумений), добавил перца к моему негативному отношению к мужчинам. Однажды между сменами проверяла я в классе тетради, вбежал раскрасневшийся, взбудораженный ученик и с порога начал:

– Только на вас надежда. Не поможете – новое преступление сделаю.

– А если я помочь не в состоянии?

– В том-то и дело, что в состоянии.

– Ну, выкладывайте.

– Нас с женой разлучают.

– Она что, – не понимаю я, – ждать вас отказывается? Замуж выходит?

– Да не о той я жене! Та давно меня не интересует!

– Простите, о какой жене тогда речь?

– О лагерной…

– Вы влюбились в вольнонаёмную, а её куда-то переводят? А ту, что на свободе, не жалко?

Он смотрит на меня, как на идиотку, затем опускает глаза, чешет затылок и, наконец, смущённо выдавливает:

– Тут – такое дело… Я, видать, зря пришёл.

– Наверное…

– Вы чо – в самом деле не понимаете, об чём речь?

И, видя неподдельное удивление, улыбается:

– Вы и вправду не знали, шо тут многие друг с другом живут?

Теперь смутилась я – догадалась, что дело касалось гомосексуализма. Словно извиняясь, он объяснил:

– Мне никакая теперь женщина не нужна. Я и на свободу уже не хочу!

– Зачем тогда учитесь?

– Заставляют. Дай… интересно вообще-то. Столько всего узнаёшь!

Через какое-то время он признался, что проблема разрешилась сама собою: никто его «не заложил». Я, к стыду, не знала ещё, что гомосексуализм бывает и женским…

Сюрпризы

В октябре обнаружилось, что я беременна, но непрочные с Валентином отношения вынуждали на размышления. Прежде чем решиться с ним на разговор, съездила в горбольницу на консультацию к своему бывшему врачу. Он обнадёжил, что 99 % в пользу того, что на ребёнке моя печень не скажется. Вечером того же дня я сообщила новость Валентину, но судьбу беременности он предоставил решать мне.

Евгения Кельблер с мужем Виктором Гартман.

Барнаул. 1972

– Юре одному плохо, – начала я убеждать. – Посылаю во двор, а он: «Что ли я один буду играть?» У нас с тобой вон сколько братьев и сестёр! А у него? Вырастет – одиноким будет.

– Я что – на аборт тебя гоню?

– Не так это делается. Предоставляешь решать мне, а ты? – и совсем тихо. – Мне девчонку хочется.

– А я что – против? – мягко улыбается он, и тревога уходит.

Беременность проходила легко, во мне царствовала гармония от полноты жизни. Миру в душе способствовало и то, что мои родители и родители Валентина понравились друг другу.

В эти дни (сентябрь 1970-го) пришло письмо от Жени. Она сообщала о разводе с мужем и просила приютить её с двухлетним Сашей. Заведующая детским садиком знала меня и устроила её воспитательницей, так что одновременно решались сразу две проблемы: трудоустройство Жени и место для её ребёнка в детском саду. Она освоилась и начала ходатайствовать о заводском общежитии – заведующая помогала.

Заводской комитет рассмотрел документы и выделил комнату в восемнадцать квадратных метров с центральным отоплением в общежитии с общей кухней на шесть семей. Она повеселела, забыла об обиде и написала мужу. Он приехал.

Природа пошутила над Валентином и мужем Жени, Гартманом Виктором: сделала их похожими.

Они бытро сошлись. Виктор устроился на завод, недалеко от дома загородил небольшой участок под огород и посадил овощи – судьба Жени выправилась.

Запросто, будто в родительский дом, по субботам из индустриальнопедагогического техникума любил приезжать в баньку с «чайничком» Витя-рыжик, мой средний брат. Родители Валентина привязались к нему, как к сыну, только мне, старшей сестре, приходилось следить и дозировать бражные аппетиты братца.

Как-то тёмным осенним вечером, когда мы всей семьёй шли после бани домой, Витя поинтересовался:

– Слушай, тебе фамилия Тодорук о чём-нибудь говорит?

– Двоечник у меня такой был. А что?

– Значит, не врёт, а я не поверил.

– Чему?

– Что ты его учила.

– Почему?

– Думал, похвастать хотел – ты же у нас хорошенькая, – улыбнулся он.

– Хоть за это спасибо. И что же такое он говорил?

– Да в «курилке» после урока русского разговорились. Никто ничего не понимал, он возьми да и скажи: «Эх, мою бы сюда учительницу, Шнайдер А. А.! Всё бы разжевала – её нельзя было не понять!»

– Да ты что! Приятно слышать лестные отзывы далеко не примерных учеников.

– Так что гордись. Мне и то, как брату, приятно было.

– Горжусь, но, думаю, с профессией помог мне боженька.

Это был период, когда у нас часто собирались гости – родственники и знакомые. Если в полном сборе вваливался мужской коллектив, я ворчала: в такие дни вычищались запасы холодильника. Когда