Железное королевство. Взлет и падение Пруссии, 1600-1947 гг. - Christopher Clark

Он также был искренне встревожен распространением подрывной деятельности в Пруссии.28 Возможно, он рассчитывал, что репрессии приведут к созданию более стабильного политического климата, а это, в свою очередь, будет благоприятствовать достижению его самой заветной цели - созданию "национального" представительства прусского народа.

Если это и была его надежда, то она оказалась обманчивой. Консерваторы давно предостерегали от уступки "национального" представительства в любом виде. По их мнению, любая действенная форма представительства должна была соответствовать интересам и привилегиям существующих, исторически сложившихся корпоративных структур в обществе. Напротив, конституция, направленная на представление прусской нации как недифференцированного целого, гарантированно приведет к мятежу и беспорядкам. По этой причине Меттерних в ноябре 1818 года советовал Витгенштейну, что король Пруссии "никогда не должен идти дальше учреждения провинциальных диет".29 Поощряемый камарильей и собственными страхами и неуверенностью, король отдалился от осажденного Харденберга. В комитет, созданный для решения конституционного вопроса в декабре 1820 года, вошли консерваторы, а канцлера в начале 1821 года отправили в зарубежную командировку, чтобы он не мешал работе комитета. Он умер 26 ноября 1822 года, прожив достаточно долго, чтобы увидеть, как разрушается его проект. Общим законом от 5 июня 1823 года правительство объявило общественности о своих намерениях. Пруссия не должна была получить ни писаной конституции, ни национального парламента. Вместо этого подданные короля должны были довольствоваться провинциальными советами.

Советы, созванные в соответствии с Общим законом, избирались и организовывались по корпоративному принципу: дворянство, города и крестьянство были представлены раздельно - мера, призванная продемонстрировать преемственность с традиционными сословными представлениями старого режима. Корпоративные квоты обеспечивали региональному дворянству численный перевес, хотя точное количество варьировалось от провинции к провинции. Вместе дворянские депутаты могли наложить вето на любое предложение ассамблеи. Чтобы не создавать проблем для центральной администрации, обязанности советов были очень узко определены. Они созывались только раз в три года и не имели никаких законодательных или утверждающих доходы полномочий. Их заседания были секретными, чтобы они не стали центром политической агитации, а публикация их материалов была незаконной. Короче говоря, они не должны были функционировать как представительные органы в современном понимании, а скорее как консультативные органы, которые также должны были выполнять различные административные функции, такие как надзор за основными государственными учреждениями в регионах.30

В глазах даже умеренно прогрессивного наблюдателя диеты выглядели вопиюще ретроградными. Помимо прочего, они не отражали структуру и соотношение сил в провинциальном обществе. Особенно это касалось Рейнской области: дворянство, традиционно игравшее второстепенную роль в большинстве регионов, было сильно перепредставлено, что вызывало недовольство общества, в котором преобладали буржуазные ценности и культурные предпочтения. Депутаты от крупных промышленных и торговых городов представляли в 120 раз больше избирателей и в тридцать четыре раза больше налоговых поступлений, чем их коллеги из благородного сословия. Весь процесс был еще более затруднен непрямыми выборами депутатов от третьего и четвертого сословий. Избиратели соответствующих социальных групп должны были выдвигать выборщиков, которые, в свою очередь, избирали окружных выборщиков, которые, в свою очередь, избирали депутатов, заседавших в ратуше. Эта система была призвана максимально оградить собрание от течений и конфликтов провинциального общества.31 Также была предпринята попытка предотвратить превращение диет в форум для политизации: депутаты распределялись по местам по жребию, чтобы фракции единомышленников не могли сформировать внутри собрания партийные блоки.32 В отличие от Бадена, Вюртемберга и Баварии, Пруссия, таким образом, оставалась предпарламентским государством.

*

Консерваторы одержали победу. Но их победа была не столь фундаментальной и не столь окончательной, как казалось. Начался процесс политических изменений, который уже нельзя было повернуть вспять.33 Приобретение Рейнской области в 1815 году необратимо изменило политическую химию королевства. Рейнская область с ее многочисленным и уверенным в себе городским средним классом привнесла элемент несогласия и турбулентности, который заряжал энергией прусскую политику на протяжении всех послевоенных десятилетий. Рейнская элита скептически относилась к "литовской" администрации в Берлине и упорно сопротивлялась массовой интеграции в королевство. Рейнские католики с подозрением смотрели на новую протестантскую администрацию, а рейнские протестанты вели двадцатилетнюю борьбу с Берлином в защиту своей (относительно демократической) синодальной конституции.34 Кроме того, шла борьба за наполеоновскую правовую систему, чьи эгалитарные социальные презумпции и мощная поддержка прав частной собственности гораздо лучше подходили для условий Рейнской области, чем прусский Общий кодекс. Попытки консерваторов навязать прусское право на западе встретили решительное сопротивление местных жителей, и в итоге от этой идеи отказались. Таким образом, Рейнская область оставалась чужой страной в правовом отношении, со своими правилами, институтами, включая, например, суд присяжных, и судебными учебными заведениями. И действительно, по мере того как рейнская наполеоновская система завоевывала приверженцев среди юристов из восточно-эльбских провинций, она становилась важной движущей силой перемен. Новый свод законов, введенный в Королевстве Пруссия после 1848 года, был создан по образцу рейнской системы, а не старого Фредериканского кодекса.35

Та же прогрессивная динамика прослеживается и в области таможенной реформы. Процесс экономического дерегулирования и таможенной гармонизации продолжился после 1815 года таможенным законом от 26 мая 1818 года, который установил первый в Пруссии однородный территориальный таможенный режим (восточные и западные провинции первоначально получили разные расписания, но в 1821 году они были унифицированы). С конца 1820-х годов тот же процесс таможенной гармонизации вышел за пределы королевства: министры и чиновники работали над созданием Германского таможенного союза под эгидой Пруссии. Это была область политики, которая интересовала некоторых из самых изобретательных людей в высшей администрации.

Образование было еще одной сферой, в которой после 1815 года продолжалось совершенствование и модернизация. Расширение и профессионализация подготовки учителей происходили быстрыми темпами, и к 1840-м годам более 80 процентов прусских детей в возрасте от шести до четырнадцати лет посещали начальные школы - показатель, не имеющий аналогов в современном мире, за исключением Саксонии и Новой Англии. Уровень грамотности был соответственно высок.36 Прусское образование вызывало восхищение за рубежом не только своей эффективностью и практически повсеместным доступом, но и либеральным тоном своих учреждений. Назначение в 1821 году Людольфа фон Бекедорфа директором прусской системы государственных школ поначалу выглядело как предвестие реакционного поворота в образовательной политике Пруссии - Бекедорф был противником либеральной песталоццианской педагогики, которая лежала в основе замыслов реформаторов. Но ему не удалось остановить процесс бюрократической реформы, поскольку ответственный министр Карл фон Альтенштейн по-прежнему поддерживал прогрессистов в системе образования. В любом случае Бекедорф, как и многие консерваторы той эпохи, был по сути прагматиком, готовым работать со структурами, доставшимися ему в наследство от предшественников, и расширять их. В 1840-х годах, когда американский реформатор образования Хорас Манн посетил Берлин, он был удивлен, заметив, что в Пруссии школьников учили самостоятельно развивать свои умственные способности учителя,