Империи в мировой истории. Власть и политика различий - Джейн Бербанк

Имперские реформаторы также нацелились на экономический рывок Западной Европы. В XIX веке экономика каждой из империй взлетела до небес. Внешняя торговля Османской империи выросла в десять раз с 1820 по 1914 год; российская экономика росла надежно и быстро с 1890-х годов. Тем не менее, имперская практика управления накладывала ограничения на перемены. Австрийцы не смогли вытеснить мадьярских помещиков и их удушающую аграрную политику; устройство двуединой монархии не решило эту проблему. Российские правители десятилетиями препятствовали крестьянскому владению фермами. Свободная торговля по британским правилам душила османское домашнее производство. Османы, русские и Габсбурги имели огромные долги перед Британией, Францией и Германией. Один из очевидных уроков заключался в том, что Запад умеет получать ресурсы из колоний. Подобные мысли занимали элиты, когда они приобретали новые территории, такие как Туркестан, Босния или Йемен, или строили железные дороги, такие как Транссибирская или Стамбул-Багдад, чтобы перевозить продукцию из дальних регионов.

Все три империи адаптировали имперские технологии своих соседей, двигаясь в направлении, которое мы можем назвать "римским", к более систематическому управлению с более полным участием населения. В то же время, как мы видели (глава 10), западноевропейские империи с их колониальными проектами были вынуждены приспосабливаться к посредникам из числа коренного населения и укреплять свой контроль с помощью косвенного правления и других форм передачи власти, знакомых русским, османам и Габсбургам. В местах пересечения империй, таких как Йемен, где и османы, и британцы пытались кооптировать амбициозных имамов, конкуренция на какое-то время могла быть использована местными лидерами.

Что пересекало имперское поле, так это требование каким-то образом заставить разных людей служить целям империи и оставаться в ней. В области идеологии империи двигались в разных направлениях - к более резким различиям, например расовым, или к более расплывчатым гегемониям, например привилегиям ислама. Аналогичным образом политическая перестройка могла идти по более эгалитарному пути или в сторону дифференциации. Не существует единого способа решения вопросов включения или исключения.

Как раса и религия, нация была инструментом - острым инструментом в имперском репертуаре. Политики и государственные деятели могли пытаться манипулировать национальными чувствами у себя дома, в ближнем и дальнем зарубежье. Дебаты и споры внутри европейских обществ - как в габсбургской Австрии, так и в республиканской Франции - отражали и углубляли напряженность в вопросе о том, кто и на каком основании принадлежит к государству. Респектабельный инсайдер мог быть отмечен языком, этнической принадлежностью, внешностью, религией, правильными семейными отношениями, классом или их комбинациями. Еще больше вопросов о принадлежности к политии было поставлено на карту, когда граждане голосовали и - к концу века в некоторых случаях - получали выгоду от зарождения служб социального обеспечения . Рост прессы в сочетании с защитой гражданских прав и повышением уровня грамотности означал, что активисты могли формировать электорат за пределами досягаемости государства или космополитической элиты.

Антисемитизм, развивавшийся в разных частях Европы в XIX веке, отражал не силу национализма, ориентированного на отчуждение, а его неуверенность. Одним из центральных приемов антисемитской литературы было утверждение о том, что евреи составляли солидарность между государствами, территориями и народами и что эти связи представляли собой угрозу для целостности государства. Образ, распространенный в "Сионских протоколах", подделке, изготовленной в России начала XX века, был явно имперским: евреи стремились к мировому господству. В кампаниях по превращению евреев в аутсайдеров в не было ничего типично немецкого, французского или русского. Антисемитизм использовался в борьбе внутри политики - против прагматичного космополитизма бисмарковской элиты, против светского и всеобщего гражданства во Франции, против трактирщиков и посредников в центральной Европе, повсюду против конкурентов в бизнесе, армии или на государственной службе.

Для империй, основанных на признании различий, движение в сторону равных прав было рискованным. Превращение подданных в граждан в Австрии, похоже, провоцировало мобилизацию вокруг антисемитских, языковых, этнических и региональных проблем. Интерпретация либерализма в централизующем ключе была проблематична и в Османской империи, где особенности, личные связи между Стамбулом и местными элитами и особые права были основой политики. Чем более открытой и шумной становилась политическая система, тем очевиднее были различия в интересах. Каждая политическая инициатива - единый государственный язык или освобождение крепостных - могла вызывать недовольство и использоваться обиженными группами. В Австрии, где партийная политика была наиболее развита, либералы, христиане, националисты разных мастей и социалисты - все они выступали за изменения, но разные. В России, где политическая оппозиция подавлялась до 1905 года, взрыв насилия против государства продолжился после уступок 1906 года, как и злобные нападки на правительство в освобожденной прессе. В Германии романтический пангерманизм бросил вызов космополитической имперской культуре. Означают ли эти недовольства, что империи, основанные на политике различий, изжили свою функциональность, и если да, то какой тип государства лучше?

Традиционный ответ на этот вопрос - нация, но в конце XIX - начале XX века национальное было не столько решением, сколько претензией. Сторонники подлинно национального государства - один народ, одна территория, одно государство - столкнулись с тем, что большинство людей так не живут и что практика исключения рискует ослабить, а не укрепить любую государственную власть. Балканские войны 1912 и 1913 годов продемонстрировали смертельную неустойчивость попыток построить государства из наций на территориях, где население смешивалось и перемешивалось на протяжении тысячелетий.

Болгария, Греция, Черногория и Сербия стремились к расширению за счет друг друга и Османской империи. Подстрекаемые Россией, они создали лигу и объявили войну османам в октябре 1912 года. Победы балканских армий подтолкнули албанскую элиту к участию в государственной игре, младотурок в Османской империи - к перевороту, а европейские державы - к попыткам договориться о мире. Но к лету 1913 года Болгария, Сербия и Греция воевали друг с другом за Македонию. Затем в борьбу вступили Румыния и Османская империя.

Все стороны понесли огромные потери в этих войнах, включая большое количество мусульманского гражданского населения, изгнанного из своих домов. По некоторым оценкам, более половины мусульман, проживавших в провинциях Османской империи , отошедших к Греции, Сербии и Болгарии, погибли или бежали. Военные потери были велики: более 66 000 болгарских солдат погибли или умерли от болезней; 37 000 погибли за Сербию; более 100 000 османских защитников погибли. Границы, установленные европейскими послами, собравшимися в Лондоне в 1913 году, не были национальными, не были стабильными, не были гармоничными. Создание наций в чужих империях - стратегия всех держав с 1815 года - породило столетие жестоких войн, усилило вооружение на всем