Amor. Автобиографический роман - Анастасия Ивановна Цветаева

– Schwamm drüber! – говорит Ника и начинает работать.

Вскоре Ваня, приехав в Москву, не привозит ей вещей, у него в Феодосии оставшихся.

– Некогда было – и тяжело…

Так просто!

В Москве у неё пропали: обстановка, серебро, немногочисленные фамильные бриллианты; осталось: одна повесть о юности и одна книга, старинная, «О подражании Христу» Фомы Кемпийского.

Ваня живёт у неё. Устраивается на работу. В суровости Москвы 1921 года стал деловит. На пятый день грубит хозяйке Ники, приходит ночью, небрежничает.

На восьмой Ника заболевает – всё тот же правый бок, аппендицитный. Вани нет. Девятилетний Серёжа вычистил печь, раскатывает (себе) – лапшу, серую, матери и себе сварит кисель. Но иметь дело с огнём мать не позволяет. Ждёт Ваню. Тот с порога:

– Нет, не могу топить печь, нет времени. Понимаешь?

– Но у меня дрова не наколоты, хоть – наколи…

– Не могу! Я иду на рынок купить крупы и муки. Обещали мне комнату, я устраиваюсь! Не сердись, я очень спешу!

Она смотрит на него поражённо.

– Ванечка, это случай – евангельский: вдова – и ребёнок – и болезнь, и нет дров… – Её голос холодно-ироничен.

– Не могу! – отвечает он раздражённо и исчезает.

Ещё приходит взять свои вещи.

Ещё приходит – весной, на Пасху. И прямо – христосоваться. С улыбкой. Ника, отвернув рот, подставляет щёку. Это их последняя встреча.

Но есть и другое. Ночами сшив из лоскутов кукол, она носит их на Смоленский рынок. Любуются все, не покупает никто. Обессилев, удерживая слёзы, бредёт домой.

Женщина: «Куклы? Все покупаю!» Вот такие на свете бывают дни. И на свете есть – люди. Друзья, новые, совершенно другие. И был вечер со старшим из них (поэт, учёный). Разговорясь у своих дверей (дело летнее), простояв от зари до зари, входит в комнату свою. К своей единственной книге – на веки веков озарённая, став на ноги.

С того дня начинается Никина жизнь испытаний, искушений, борьбы с собой.

(Дописав это, Ника передала «Свободу» Морицу. Мориц читал и не говорил ничего.)

Часть VII

Преодоление. Из жизни Ники

Глава 1

Искушение очагом

«Нельзя так жить, как я жила! – говорит себе Ника. – С такой же силой, как я тянула навстречу любви – руки, с такой же силой пора их себе – скрутить. Преодолевать эти чувства! Перестать слушать только себя – на другие сердца оглянуться! Разве я не разорвала сердце Леониду, когда оставила его? Хватит! надо иначе жить! Следить за собой ежечасно! Работать, растить сына! Иметь трезвые дружбы. Тогда в ответ на волевой шаг дня – зазвучит в душе иная музыка… И она даст силы – на всё!»

В звуках музыки вспыхивает иногда голос Анны – жара, миражи, метёт полова с армана, – и одиноко стоит дерево на самом краю земли… И вдруг – из Парижа – письмо: до боли знакомый почерк, родной – Андрея, узкие буквы, перо рондо – и там его нашёл – родное! Это был перечень пережитых мук на чужбине, немыслимых для рассказа. Безработица, кризис, болезни, несколько операций лица (гайморит), безденежье – и сомненья, не был ли грехом неоплатным союз с Анной… Она без конца мучается судьбой мужа! А о Нике – бесконечно благодарная память о всесильном возрождении после мук ревности и собственничества с той первой подругой, отдохновения перед новыми муками возмездия на чужбине…

Затем уж не испытание просто, а само Искушение входит в дом: ученик отца, теперь пожилой профессор, классик, приворожённый её умом, её убеждениями, начинает бывать у неё. Он знал её ребёнком. Между ними – поколенье. Он сед. Он сед и прелестен. Vieux beau. Бездна ума, воспитанья, изысканности (недаром учился в Греции…). Но – язычник, но – словесный гурман. Ночи бесед.

Есть всегда один миг, и не виноват искушающий, ты даёшь на него согласие! Когда этот миг наступил – не подняв глаз (а он только ждал – жеста, слова…), свернула и то, и другое. Проводила его до дверей. Было три часа ночи.

Но был незримый час Вечности. Перед нею она была права. Дома его ждала жена, тревожилась, что поздно. Урывать, воровать у жизни радость общения? Ради своей сладости? Как с Евгением? Нет! Ради достоинства человека – эту сладость отвергнуть. А жизнь продолжала своё: колдовать… Новый друг. К ней на четвёртый этаж подымался старый земский деятель, журналист, старец.

Под деревьями дома отдыха началась их дружба. Как молодой он вошёл в её жизнь. Ввёл её в свою семью. Жена – старушка, тонкая, умница, очень больная, отзывается во всю мощь сил. Ника дружит с ними. Множество их детей – ей чужды (почти её поколение – у младших). Её приходы к ним, редкие (много работы), – им праздник. А ей – в ней уже началась смута.

Новые друзья роются в ней, как Скупой рыцарь в сокровищах, это всё тот же их «Sturm und Drang», у которого нет возраста.

Она приносит им читать свои сказки. Об Эфенди, о Зарэ и Фатиме, о Зарэ и Азиатэ и многих. Скучные взрослые дети скучно слушают и пьют чай, старики загораются, как молодые! И зовут этого старика – Леонид!

Полгода сидит он у неё в кресле, среброволосая грива до плеч прекрасна, как кудри юности…

Вскоре, поболев, умирает жена старика. Ника едет вместе с ним к ней на могилу. Затем Ника получает письмо: он просит её подождать, не рушить сразу его воздушные замки! Ей и её сыну будет лучше покинуть бессемейную и притом бессолнечную комнату. Один из его сыновей переедет в их комнату, а они – в большую, солнечную, обжитую квартиру: тепло, уютно, готовый стол (у них прислуга), она внесёт свой пай в их хозяйство, получит много всяческого тепла и уюта, будет свободна от быта, сыну будет семья – а ему, старику, – радость дружбы – жизнь позади, впереди только смерть, но она будет рядом с ним на старости его лет. Ника читает – и сердце бьётся. Ей хочется этого! Но – ведь это услада! Ежедневный бой с – чувствами… Уход от своей новой духовной свободы. Но как трудно – отказать человеку его возраста, отнять у него последнюю мечту, платоническую! На Никиных плечах – ноша почти не по силам! Решить такое – и в ту сторону, и в эту – как