Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

путь отгорожен сеточкой-рабицей в стальных рамках, напоминающей забор на дачных участках. Считал столбы и шпалы, между делом думал про Александра Невского. Нет, вернее, про зарубежного писателя Газданова и историю вообще. Один из героев Газданова, кажется в "Возвращении Будды", рассказывал, что писал статью на заказ. Он писал её даже не для журналиста, сосватавшего ему эту работу, а для какого-то не очень образованного французского депутата — "До заключительных страниц мне ещё было далеко, и я думал о Вестфальском мире с неменьшим нетерпением, чем Ришелье, но с той разницей, что мне были известны его последствия, которых французский кардинал, как впрочем, любой его современник, предвидеть не мог, и в свете которых вся политика Франции начала семнадцатого столетия приобретала совершенно иное значение, чем то, которое предавал ей сам кардинал, и Père Joseph, страшный своим личным бескорыстием, по крайней мере внешним. Но чем больше я думал об этом старике, босом капуцине, тем больше мне казалось несомненным утверждение одного из историков этого периода, который писал, что самые опасные люди в политике — это те, кто презирает непосредственные выгоды своего положения, кто не стремится ни к личному обогащению, ни к удовлетворению классических страстей и чья индивидуальность находит своё выражение в защите ой или иной идеи, той или иной исторической концепции". Потом к герою приходила женщина, знакомство с которой двух персонаже приводило к смерти, а самого героя к недолгому тюремному заключению, повествование уводило свой фокус в сторону от исторических штудий, но, тем не менее, у меня в памяти эта газдановская история навязчиво ассоциировалась с моим всматриванием в новгородского выбранного князя. Я не сильно любил Газданова, его долгие периоды казались мне мужским воплощением Франсуазы Саган. Газданов с его плавным течением речи, почти бюрократическими периодами, казался мне идеальным чтением на ночь. Гостиница или международный вагон, мы миновали три границы, таможенники ушли, чай выпит, только тонко звенит пресловутая ложечка в тонком пустом стакане. Время хорошей беллетристики.

13 апреля 2003

Старая история про Газданова

Однако, давным уже кажется давно, нужно мне было изложить на бумаге какие-то соображения о русской истории того времени, когда собирались на ледяных полях толпы людей по несколько сот человек и принимались тыкать друг друга плохо заточенным железом. Впрочем, чаще они просто колошматили таких же людей, своих недругов, обычными дубинами.

Я сидел дома, и друзья бренчали пивным стеклом в моей прихожей по вечерам. Но утром я опять возвращался к Александру Невскому, и мне казалось что вглядывание в его фигуру, которая была вовсе не его фигурой, а одной из многих в кровавой мешанине картинке, сопутствовавшей Лавретьевской летописи, мне казалось, что это был на самом деле мелкий и хитрый князёк, жестокий и коварный. Слова "на самом деле" из неоправданных и рисковых уже казались мне справедливыми.

Я придумал уже название "Орден Александра Невского", в этом названии бился отзвук Тевтонского ордена и боевой советской награды, которую давали за маленькое успешное сражение.

И я вспоминал эти истории, потому что действительно читал Газданова в поезде, кругом были зимние леса. Пахло железной дорогой — углём и снегом, шпалами и сыростью. На полу купе происходила битва ботинок, что принадлежали моим попутчикам. Битва происходила среди пересечённой местности скомканного половика, а я шелестел страницами при слабом потаённом свете…

У Газданова в романе об Эвелине было написано: "Она пила только крепкие напитки, у неё была необыкновенная сопротивляемость опьянению, объясняющаяся, я думаю, долгой тренировкой и пребыванием в англосаксонских странах".

Герой, сидя в медитативной пустоте своей парижской квартиры рассуждал:

"Я думал о неудобствах, вызываемых присутствием Эвелины. Все оказывались пострадавшими в той или иной степени — все, кроме Эвелины, никто из нас не мог ей сопротивляться и никто не думал этого делать. Она могла быть утомительна и несносна, но никто из нас никогда не сказал ей ни одного резкого слова и не отказал ей ни в одном требовании. Никто из нас не понимал, почему мы это делали. По отношению к ней мы вели себя так, будто имели дело с каким-то отрицательным божеством, которое не следует раздражать ни в коем случае — и тогда, может быть, оно растворится и исчезнет".

Это было похоже на девушку, которую я знал, казалось, давным-давно.

13 апреля 2003

История снова про математику

И я, как в замкнутом кругу крутился в сплетении несуществующих мостов — Kramer-Brucke лавочного, зелёного Grune Brucke, потрошкового Kottel-Brucke, Schmiede-Brucke кузнечного, деревянного Holz-Brucke, высокого Hohe-Brucke и Honig-Brucke медового.

И даже восьмой, искусственно построенный Kaiser-Brucke не помогал делу… А ведь загадка давно решена, посрамив топологию — мосты сожжены, а через Прегель, транссексуализировавшийся в Преголю, перекинута бетонная эстакада.

13 апреля 2003

История про музей сексуальных культур

Не помню, рассказывал ли я эту историю. Но, на всякий случай расскажу ещё раз. В одном губернском городе сопредельной страны музей сексуальных культур. Шёл себе по улице — смотрю: вывеска. Музей, типа. Культур-мультур.

Очень хорошо — я прошёл во двор, пробрался между гаражами, обогнул лужу. Поднялся на крыльцо, подёргал ручку. Заперто. Потом, разговаривая с местными жителями, вспомнил об этом музее.

— Сходи, — говорят, всё равно сходи. Интересно там. Мы тоже несколько раз ходили — повезло с третьего. Там с расписанием сложнее, чем с менструальным циклом.

Ну и пошёл. Взял, правда, с собой одного своего коллегу с его походно-полевой женой. Принялись мы смотреть на фотографии трахающихся лис, которые были сцеплены как тяни-толкай и затравленно смотрели в объектив. Черепах на этих фотографиях вытягивал голову и кусал свою товарку за вываленную бессильно шею. Пингвины были как всегда комичны, змеи сворачивались в абстрактный клубок проволоки. Неизвестно кто, розовый и пупырчатый, жил под водой и, видать, тоже спаривался.

Впрочем, возможно, он просто занимался онанизмом.

Рядом стояла скульптура ракетчицы — девушка обнимала аэродинамический предмет с неё ростом, к которому больше подходило название "девичья мечта".

Японцы выдрючивались, китайцы выкобенивались, Запад выделывался. Славяне до поры хранили гордое молчание, но потом я обнаружил в отдельном зале незалежный магический амулет — настоящий украинский трёхчлен. Был он не очень велик, но зато внушителен — настоящий трёхглавый хрен, найденный на раскопках где-то под Днепропетровском. Я сравнил его с государственным гербом на гривне и побрёл дальше — мимо техногенных существ Хаджиме Сароямы и плейбойских чулок Оливии де Бернардье. Чё я там не видел — как украинский волк парит бабушку? Как внучка спрашивает старуху: