Высоцкий - Владимир Иванович Новиков

И еще одно итоговое стихотворение написал он на исходе семьдесят девятого года. В какой-то мере прообразом послужила лермонтовская «Дума»: «Печально я гляжу на наше поколенье…» Здесь тоже разговор только начинается с «я», а потом переходит на «мы». Да и с самого начала в авторском «я» присутствует обобщенность: не просто «я, Владимир Высоцкий», а молодой человек конца пятидесятых — шестидесятых годов двадцатого века:

Я никогда не верил в миражи,

В грядущий рай не ладил чемодана, —

Учителей сожрало море лжи —

И выплюнуло возле Магадана.

И я не отличался от невежд,

А если отличался, очень мало,

Занозы не оставил Будапешт,

А Прага сердце мне не разорвала.

Не слишком ли жестко сказано о неверии в миражи? Все-таки, нося пионерские галстуки на шеях, они не видели для себя иного будущего, кроме светлого и коммунистического. Все-таки с тупостью вполне искренней оплакивали смерть Сталина, некоторые даже в стихах… Нет, детскую наивность верой считать нельзя, а в возрасте совершеннолетнем они все уже были в состоянии понять что к чему. Мешали только умственное невежество и эгоистическое равнодушие. Все прошли школу приспособленчества и закончили ее довольно успешно.

Но мы умели чувствовать опасность

Задолго до начала холодов,

С бесстыдством шлюхи приходила ясность

И души запирала на засов.

Но ведь Высоцкий-то вроде не держал душу на засове, выпускал ее на волю и от опасности не укрывался. Зачем ему брать на себя чужие грехи и слабости? А затем, что с историей можно говорить только на «мы», принимая на себя ответственность за все свое поколение:

И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы, поднять не смея глаз, —

Мы тоже дети страшных лет России,

Безвременье вливало водку в нас.

Правдивая исповедь невозможна без максималистской беспощадности к себе, и беспощадность эта излишней не бывает. Пока мы живем, погруженные в свои творческие замыслы и свершения, стараясь не думать о политике, политика сама берется за нас. На исходе семьдесят девятого года, в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое декабря, СССР вводит свои войска («ограниченный контингент», как говорится в официальных документах) на территорию Афганистана. Услышав об этом, Высоцкий спешит обсудить новость с Вадимом Тумановым. Придя к нему, прямо с порога бросает: «Совсем, б…ь, о…ели!»

Его тянет прямо сейчас пойти к академику Сахарову и вместе с ним выступить против нелюдей, находящихся у власти. Вадим уговаривает пока этого не делать:

— Твоих песен ждут сотни тысяч людей. Ты сам не понимаешь, что ты значишь для России. Ты делаешь не меньше, чем Сахаров и Солженицын!

Может, это и так. Вспомнилось, как пел у Люды Максаковой в семьдесят пятом году. Ее попросили что-то сказать на кинокамеру, и она выдала: «От нашего времени останутся только Сахаров, Солженицын и Высоцкий». Но все равно тяжело. По сути дела, идет война, а мы смиренно слушаем, как нам впаривают что-то про «интернациональный долг». И гордимся всенародным успехом нашего высокохудожественного фильма о подвигах советской милиции. А потом, когда поубивают множество людей, своих и чужих, мы начнем осторожненько намекать на это в остроумных песнях и эффектных спектаклях… Нет, жить и писать по-прежнему уже не хочется. И муза все упорнее диктует речи прямые и недвусмысленные.

Вылет пятый. В Созвездии ОВГ: Окуджава, Высоцкий, Галич

Звезда Высоцкого на небе отечественной культуры горит все ярче. Сопоставление его имени с именами Пушкина, Блока, Есенина, Маяковского сегодня выглядит вполне естественно. Но сам процесс восхождения этой поэтической звезды неотделим от истории авторской песни, и здесь существует святая для многих «троица»: Окуджава, Высоцкий, Галич.

«Высоцкий есть исторический деятель, никуда от этого не денешься» — эта характеристика, данная Н. Я. Эйдельманом, может быть распространена также на Окуджаву и Галича. Еще не вполне утихли споры о том, кто из отечественных бардов может называться поэтом в полном смысле слова. Между тем со временем становится ясно, что известная формула Е. Евтушенко «Поэт в России больше, чем поэт» скорее может приобрести осмысленность в применении не к самому ее автору и не к иным широко известным подцензурным стихотворцам, а как раз к трем легендарным бардам. Они и выражали неофициальное общественное мнение, и формировали его.

В 1998 году мною был предложен проект комплексного исследования «Окуджава — Высоцкий — Галич» (сокращенно ОВГ). И тема, и обозначающая ее аббревиатура были приняты в кругу исследователей авторской песни; появились работы, практически реализующие данную программу. В том числе моя маленькая трилогия, с которой хочу познакомить читателей.

ОВГ: Личность и прием

Взаимодействие трех бардов с их современниками несводимо к модели «автор — читатель», это более сложная межличностная коммуникация. Не только для столичной литературно-художественной публики, слушавшей «Булата», «Володю» и «Сашу» в домашних компаниях, но и для широкой аудитории, внимавшей магнитофонным записям, важен был человеческий контакт с поющими поэтами. Интерес к личностям Окуджавы, Высоцкого и Галича не ослабевает и по сей день, что находит отражение в посвященной им мемуарной и биографической литературе.

Булат Окуджава: Поэтика гармонизированного сдвига

Песни Окуджавы поначалу воспринимались как явление маргинальное и эпатирующее. Таковыми они и были по отношению к советскому поэтическому мейнстриму, в том числе и к стихам самого Окуджавы, публиковавшимся в калужской газете «Молодой ленинец» и вошедшим в сборник «Лирика» 1956 года. К примеру, песня «А мы швейцару: „Отворите двери!..“» (1957–1958) отмечена парадоксальными сдвигами на всех уровнях: разговорная интонация, акцентный стих, нерегулярность рифмовки, приземленность лексики, полукриминальный облик «лирического героя». Вместе с тем здесь содержатся предпосылки для дальнейшей гармонизации: упоминаемая в монологе Люба — потенциальный элемент триады «Вера, Надежда, Любовь» в песне «Три сестры» (1959).

На уровне ритмическом Окуджава достигает плодотворного компромисса между разговорностью и напевностью. На уровне лексико-семантическом — музыкальной согласованности контрастирующих элементов. Так, в сочетании «дежурный по апрелю» становится неощутимым соединение канцелярита с лиризмом, в строке «ваше величество Женщина» перестает просвечивать внутренняя полемика с пропагандистским клише «его величество рабочий класс», а высвечивается прежний, высокий смысл выражения, в ставшем крылатым выражении «надежды маленький оркестрик под управлением любви» нейтрализуется логическое различие между множественностью «оркестрантов» и единственностью «дирижера» в нетекстовой реальности. В названии песни «Сентиментальный марш» со временем перестала ощущаться исходная оксюморонность.

Вместе с тем Окуджава