«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

Холод не смущает, если бы ты видела условия, в которых я живу, ты бы удивилась. А я привыкла и выношу свободно. Одеты хорошо: меховые шубы, валенки, шапки – в общем, тепло. Новый год много было работы, прошел незаметно.

…Получаешь ли деньги по аттестату, получила ли 800 рублей, посланных со станции Лежа? Мама, очень прошу не беспокойся обо мне. Пули и осколки пока меня не берут и чувствую, что не возьмут. Почему-то уверена, что вернусь к вам.

Очень прошу не печалься обо мне, не плачь. «Чему быть, того не миновать». Если суждено умереть, то ведь смерть и в тылу настигает…

18.01.1942 г. Многоуважаемая Анисья Владимировна!

Горячий привет Вам с фронта и всего наилучшего. Радую Вас тем, что Ваша дочь, врач Александра Дмитриевна работает исключительно добросовестно, с большим желанием…

… Много, много раненых будут ее благодарить за то, что она им спасла жизнь. Привет Вам от нее. Желаю здоровья и сил.

Ст. врач в/ч подпись (А. Шулындин)[69].

08.03.1942 г., г. Вологда

Дорогой братишка! Вот видишь, дорогой Герман, фронтовая жизнь оставила мне следы, на 8–9 месяцев я остаюсь прикованной к госпитальной койке, лежать приходится только на спине с поднятой и отведенной ногой, вот это самое тяжелое. Сейчас уже мне лучше, температура меньше, раны стали немного заживать! А ранки, братишка, мои «небольшие»: одна 30 × 10 см, а другая 18 × 6 см, ну о глубине не будем говорить. Кости обнажены, но теперь уже стали закрываться.

Подвела меня, Герман, газовая гангрена, которая чуть-чуть не свела меня в другой мир, всю мою красную кровь поглотила, оставила только белую и я жила переливаемой мне кровью. И сейчас понемногу переливают, вот как встречаться с немецкой миной. Много раз я была под огнем в несколько раз более сильным, но ничего не брало, делала свое дело и не страшно и не боязно. Так и тут, я спокойно сидела в санроте около костра и вот шальная мина вывела меня из строя. Жаль, вот только сейчас и быть на фронте, когда наша часть каждый день идет вперед, выбивает немца, когда мои руки нужны там, я вот лежу здесь. Ведь, Герман, дорогой, там жизнь кипит ключом, там каждый час, каждый день что-то новое, а я здесь влачу жалкое существование…

Забота и внимание окружают меня всюду и это имеет большое значение в моем состоянии, лучшие хирургические силы окружили меня вниманием – вот ключ, что я осталась жива и вот уже мои «ранки» начали подживать.

… К 1 мая думаю добраться до свердловского госпиталя, где ты ко мне придешь хоть на один часок и увидишь свою сестренку на 4‑х ногах. Но ничего, бывает и хуже, правда ведь. Смеются мои соседки в палате, девушки на передовой получившие ранения, одна в таз, другая в голень, над моим сооружением, похожим на «аэроплан»». Сегодня утром температура у всех близка к нормальной, вот они и говорят: «доктор, заправляйте свой аэроплан и довезите нас в столовую». А все только на спине и могут лежать. Смотрю на них и жаль их, они меня моложе, нервы слабее, тяжело переносят перевязки. Я хотя в этом отношении удивляю весь персонал госпиталя. Никто не слышал ни одного стона моего при перевязках, так что один раз подходит лечащий врач ко мне и спрашивает: «Что вы кончили?» Я ответила. Она и говорит: «Ну, тогда не удивительно, почему вы так можете терпеть». А начальник отделения, тот один раз говорил, вот вас бы показать при перевязке мужчинам в пример.

Братишка, вот энергия, выносливость у меня сохранились.

Правда, в бессонные ночи всякие мысли в голову заходят и иногда покидает и меня такое настроение, особенно, что так рано вышла из строя, но ничего не поделаешь.

…Успокой маму, что все у меня хорошо…

Б/д. Вологда. Письмо старшей сестре

Здравствуй дорогая Зоя!

Вот и я нашла новую профессию «больной», на долгие месяцы приковала меня немецкая мина к железной госпитальной койке. Сколько бы я отдала сейчас за здоровье, за то, чтобы не лежать здесь. Помнишь, Островский писал: «Самое дорогое у человека – это жизнь… Ведь нелепая болезнь или случайность могут прервать ее». Ко мне это очень подходит. Часы решали мою судьбу. А умирать все не хотелось. Иногда, правда думаешь, легче не мучиться, не переносить этих бессонных ночей вот уже со 2 февраля, да сколько их еще будет. Знаешь, Зоя, обычно на вопрос больных: «Буду ли я жить?» врачи отвечают: «Конечно, будете!», а на мои вопросы молчали. А ведь затем и мне было ясно, что если хирург надавливает на окружность моей раны я вижу, как выделяются пузырьки газа – для меня уже становилось многое ясно, но опасность пока миновала…

Б/д, 1942 г. Здравствуй, милая мама!

Прости за предыдущее письмо, оно было писано в плохом настроении, почти бессознательном. Сейчас другое, мне лучше, нога на вытяжении… Буду пробираться в госпиталь в Свердловск, к вам поближе. Ведь тогда будет хорошо. Вы ко мне придете и я не такая страшная буду, а то сегодня попросила зеркало и решила подольше больше его не брать. Состояние сейчас хорошее, настроение налаживается. Милая мама, не беспокойся обо мне, ногу мне вернули.

… Жизнь мне вернули, ну, а в остальном «повезет»…

27.03.1942 г. Открытка с фронта

Здравствуй, Шура!

26 марта твои бывшие коллеги – настоящие товарищи, постановили выслать тебе небольшой денежный подарок – 3800 р. и пожелали от всей души счастья и здоровья. Вот они Ражнина, Бакутина, Ленкевич, Зайцев.

С товарищеским большим воинским приветом. В. Груздев.

1444 полевая почта, часть 35[70].

Начало апреля 1942 г. Вологда

…Чувствую себя очень хорошо. Раны заживают не по дням, а по часам, ну и кость тоже не беспокоит.

…Получила от вас письмо и чуть-чуть не «улетела», мои соседки «двери вовремя закрыли». А лететь мне есть на чем, «самолет давно на старте, только вот бензина нет», правда в Свердловск поеду на поезде – посадка не понравилась, когда меня на самолете переправляли с Малой Вишеры в Вологду. «Самолетом» зовут мое приспособление вытяжения, которое 11 апреля снимают, накладывают гипс и 20 апреля я покидаю Вологду.

…Могу успокоить вас, что нахожусь в хороших хирургических руках. Для меня важно то, что мне дали жизнь и сохранили ногу и, надеюсь, что и обломки поставили как надо… Надо надеяться на лучший исход, вот надеждой на лучшее я и