Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Как это ни странно, он собрал коллегию, хотя это было союзное министерство, да еще из главных, а мы… У нас даже правительственных удостоверений тогда еще не было, только институтские. У Гайдара был указ российского президента, у меня и того меньше: постановление, то самое, с «министром» с маленькой буквы, уже признанное нашим аппаратом как бы недействительным. Нас даже охрана на центральном входе Госплана пропустила с трудом, когда мы показали им свои мандаты: вот, президент России назначил.

Очень было забавно потом, когда эта охрана отдавала мне честь еще много лет после того, как я уже не был министром. Но тогда, в первый наш приход, поводов для смеха не было. Впрочем, в итоге наш «проход через посты» состоялся, взашей нас не вытолкали, мы благополучно поднялись на шестой этаж, где уже собралась коллегия.

Гайдар в тот день был настроен очень решительно, по-боевому, а говорить вступительную речь предстояло ему. Я, однако, настоял на мирном подходе. И в итоге наши выступления свелись к тому, что мы очень ценим Госплан, ценим его специалистов (что было чистой правдой), мы понимаем значимость этого учреждения. И сейчас, когда создается новая Россия, начинаются подлинные реформы, мы хотим использовать этот богатейший потенциал, опыт, знание жизни и зовем их работать на Россию. А с другой стороны, Союз в старой форме обречен, и старый Госплан тоже обречен. «Потому, – говорил я, – приглашаю всех, кто готов трудиться на благо новой России, идти ко мне и не несу ответственности за дальнейшую судьбу и карьеру тех, кто не придет». Речи наши, видимо, были отрывистыми и сумбурными, но суть мы изложили достаточно четко и ясно. Вопросов к нам не последовало, но было видно, что пищи для размышлений у людей уже хватает.

К моменту нашего появления коллектив Госплана был не только морально подавлен, но и как бы выбит из профессиональной колеи. По инерции машина работала, десятилетиями отлаживавшиеся колесики госплановского механизма вращались. Сотрудники бесконечно обсуждали «план-прогноз» на 1992 год, который в сложившейся к этому моменту ситуации имел просто нулевой смысл. Они, однако, занимались этим вполне серьезно, почти истово. Даже после того, как пришел я и было объявлено о реформе в России, когда все поняли, что Союз распался, они продолжали обсуждать этот прогноз, составленный по старым меркам. Понятно, что людям нужно было чем-то заняться, потому что они маялись от безделья. Помню первое поразившее меня чисто внешнее зрительное впечатление, когда я прошел по этим мрачноватым коридорам: какой-то слегка мерцающий полусвет, ощущение мертвого пространства и сильный запах имбирной настойки…

В общем, после разговора на коллегии я, будучи от природы и по воспитанию человеком достаточно стеснительным и скромным, проявил крайнюю для себя жесткость и сказал Анисимову: «Пожалуйста, с завтрашнего дня выделите мне кабинет, секретаря и помощника. Я буду здесь работать». Он мрачно смотрел на меня с полминуты, явно размышляя, не вызвать ли охрану и не выставить ли меня за дверь. Но потом сказал: «Кабинет министра я вам не дам», хотя кабинет в тот момент пустовал. Я отреагировал спокойно и сказал: «Кабинет министра мне и не нужно». Тогда он принял решение: «Хорошо, дадим».

На следующий день я пришел на работу в Госплан, и мне выделили кабинет. Это был самый заштатный, самый зачуханный из всех кабинетов зампредов Госплана, давно пустовавший, без туалета и без комнаты отдыха. Кстати, их наличие по советским номенклатурным меркам считалось важным атрибутом большого начальника. Даже в российском министерстве кабинет у меня был явно солиднее. Впрочем, не будучи приучен ко всем этим бюрократическим тонкостям и переживаниям, я уверенно сел в этот кабинет и тут же взялся за работу. Вскоре мне выделили двух дамочек-секретарей, которые, видимо, были тогда не у дел. Позже появился и помощник, тоже болтавшийся без дела человек.

Лиха беда начало. И уже на следующий день я стал давать сотрудникам министерства указания. На первых порах мне помогал в основном коллега, который работал у меня в отделе в институте. Его звали Геннадий Куранов. Позже я назначил его начальником сводного экономического отдела министерства, которым он проработал много лет. Куранов более-менее знал Госплан и некоторых людей, кто чем занимается, потому что раньше долго работал в госплановском экономическом институте. Но иногда мы просто брали телефонный справочник, и, ориентируясь на то, какую должность занимает тот или иной человек, я писал свои «указивки»: дать заключение по такой-то проблеме, дать предложение по такому-то вопросу. Очень скоро мне, уже как начальнику, стали приходить первые письма «сверху» и «с мест»: на Дальнем Востоке рушится мост через Амур, просим принять меры и прочее в этом же духе.

Самые слабонервные, а точнее, самые дисциплинированные сотрудники стали выполнять мои указания. А кто-то их игнорировал или отписывался. Вроде и выполнил поручение, бумажку прислал, а в реальности бумажка-то бессмысленная. Понятно, что многое шло от моего непонятного статуса. Бывало, что специалист, разговаривая со мной, намекал на то, что ему непонятна моя роль: я всего лишь республиканский первый замминистра, а он руководящий сотрудник центрального союзного ведомства. И вообще, почему я, человек, который младше его на двадцать лет (молодежи даже среди руководителей среднего звена Госплана было немного), сижу тут и даю указания?! Впрочем, такие ситуации не были частыми, и они существовали как бы параллельно проводимой работе.

Однако вскоре возник конфликт с исполняющим обязанности союзного министра, который неделю терпел все это безобразие, а потом пришел ко мне выяснять отношения: «Что вы, собственно говоря, тут делаете? Пришли в чужое министерство, сидите, даете указания… Хуже того, их еще некоторые даже начинают выполнять! Давайте упорядочим наши отношения!»

Теоретически он был абсолютно прав и даже юридически мог выкинуть меня из Госплана. Но практически… Ситуация тогда менялась каждодневно, шел все убыстряющийся процесс распада Союза и укрепления российской власти. Поэтому я сказал ему достаточно жестко: «Александр Николаевич, вы хотите сохранить это здание, сохранить министерство, а главное, сохранить людей, дать им важную и интересную работу? Или мы будем устраивать здесь цирк с французской борьбой?»

Он подумал, сказал: «Ладно!» И ушел. А потом выпустил совершенно комичный и явно единственный в своем роде приказ по Министерству экономики и прогнозирования СССР, смысл которого состоял в том, что нужно «выполнять указания 1-го заместителя Министра экономики и финансов РСФСР А. А. Нечаева». Потом, надо сказать, он долго не сдавался, когда нужно было уже формально ликвидировать это ведомство