В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

«Сейчас Ванкарем передал о вылете к нам трех самолетов. Зажигаем последний дымовой сигнал. Прекращаем радиосвязь. Через полчаса мы — Воронин, Конусов и Кренкель — покинем лагерь, подняв на вышке советский флаг. Направляемся на аэродром, где находятся наши товарищи Иванов, Загорский и Погосов».

Челюскинцы подняли красное знамя над ледовым лагерем.

Три пилота вылетели одновременно, через пятьдесят минут они появились над лагерным аэродромом. Их ждали шестеро.

В кабине каманинского «Р-5» расположился боцман Загорский. Погрузили на самолет ездовых собак, доставленных в лагерь Слепневым.

Водопьянов усадил Копусова, Иванова и Кренкеля, захватил приборы и аппаратуру.

Молоков из пилотской кабины жестами торопил Воронина и Погосова. Капитан «Челюскина» еще раз глянул в сторону лагеря и забрался в заднюю кабину.

«Готово?» — глазами спросил пилот.

«Есть!» — взмахнул рукой Погосов и, ловко вскочив на плоскость, перевалился через борт к Воронину.

Молоков сделал над льдиной два виража и лег на курс.

Спустя час самолеты приземлились на материке. Кренкель выбрался из кабины и долго притаптывал ногою снег.

— Чего ты пляшешь? — засмеялся Водопьянов.

— Пробую — твердая здесь почва или лед, — ответил Кренкель. — Восемь месяцев на земле не стоял…

В кают-компании «Сталинграда», радуясь победе наших летчиков и полярников, мы вспоминали недавнее прошлое. Шесть лет назад в другом краю Ледовитого океана произошла трагическая катастрофа: за восемьдесят первой параллелью, севернее Шпицбергена, разбился дирижабль «Италия». Шестнадцать судов и более двадцати самолетов из разных стран двинулись на помощь итальянским воздухоплавателям. Советский Союз направил две спасательные экспедиции: на ледоколе «Красин» с самолетом Бориса Григорьевича Чухновского и на ледокольном пароходе «Малыгин» с самолетом Михаила Сергеевича Бабушкина. Им выпала главная роль в спасении людей «Италии». Однако катастрофа дирижабля не обошлась без тяжелых потерь: погибли восемь воздухоплавателей «Италии», шестеро членов экипажа гидроплана «Латам», вылетевшего на поиски дирижаблистов, и трое пилотов итальянского спасательного самолета. В числе жертв «Латама» был великий исследователь полярных стран Руаль Амундсен.

Экспедиция на «Челюскине» понесла единственную тяжкую утрату — погиб Борис Могилевич. Сто четыре челюскинца были спасены!

За многие тысячи километров радио приносило на борт «Сталинграда» отклики.

Слышался голос Максима Горького: «Только в СССР возможны такие блестящие победы революционно организованной энергии людей над стихиями природы».

Говорил английский романист Герберт Уэллс: «Спасение челюскинцев — триумф для Советского Союза, достигнутый во имя цивилизации. Этот героический подвиг является одним из начинаний, которые лежат перед человечеством в будущем, когда оно уничтожит навсегда войну и все люди станут союзниками в поддержании социальной справедливости и в завоевании природы. Человечество в будущем нельзя себе представить иначе, как единое общественное целое, охватывающее весь земной шар, и тогда оно будет очень похоже на Советский Союз».

Волнующие приветствия стекались в Ванкарем и Уэлен из советских городов и поселков, степных деревень и горных аулов. На Чукотке приняли правительственную радиограмму, адресованную Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепневу, Водопьянову и Доронину: «Восхищены вашей героической работой по спасению челюскинцев. Гордимся вашей победой над силами стихии. Рады, что вы оправдали лучшие надежды страны и оказались достойными сынами нашей великой Родины…»

Правительство установило высшую степень отличпя за проявление геройского подвига — звание Героя Советского Союза. Первыми этого звания удостоены семь полярных пилотов — спасители челюскинцев.

Радиограмму от руководителей партии и правительства получили и полярники: «Приветствуем и поздравляем доблестных челюскинцев, мужественно и организованно боровшихся с суровой полярной стихией и стойко перенесших двухмесячный ледяной плен…»

В коротких радиограммах со льдины, в лагерной стенгазете «Не сдадимся!» челюскинцы говорили: «Мы спокойны за свою судьбу». Они знали: родина, народ — с ними, о них помнят, заботятся, не оставят в беде. Им чуждо было горькое чувство одиночества, владевшее многими учеными и путешественниками, отважными и бескорыстными исследователями неведомого.

Напоминая о полярных трагедиях прошлого, некоторые зарубежные исследователи высказывали убеждение, что и челюскинцы обречены на смерть. В иностранных газетах появлялись мрачные предсказания: «Быстрое спасение с помощью авиации невозможно… В таких отдаленных местах никогда не бывает достаточного количества самолетов. Время года противодействует полетам: туманы, метели, сильные ветры. Самолеты отправляются на верную гибель, их ждет обледенение, а каждая посадка связана с риском и зависит от счастливой случайности». Некий зарубежный журналист даже лагерную радиостанцию счел излишней и вредной: «Она возбуждает в потерпевших катастрофу ложные надежды, которые не осуществятся…»

Пророчества эти не сбылись… Все, что последовало за гибелью «Челюскина», все, что было сделано для спасения наших полярников, предстало перед миром как замечательная эпопея героизма, самоотверженности и организованности.

В наши дни во льдах Центрального Полярного бассейна постоянно действуют дрейфующие научные станции, а советские пилоты летают над Северным полюсом и замерзшим миром Антарктиды. Этим мы в немалой степени обязаны опыту челюскинского коллектива и героев-летчиков, блестяще завершивших эвакуацию лагеря Шмидта на материк.

В ЛЕДОВОМ ПЛЕНУ У ОСТРОВА МАТВЕЯ

Куда же теперь пойдет «Сталинград»? Не изменится ли маршрут нашего судна? Быть может, мы вернемся во Владивосток?..

Сомнения развеяла радиограмма председателя правительственной комиссии: «Сталинграду» и «Смоленску» приказано продолжать рейс в бухту Провидения.

«Сталинград» пересек сто восьмидесятый меридиан и вошел в Западное полушарие. По прямой до Чукотского побережья оставалось не более двух суток нормального хода.

Под вечер вахтенный штурман принес в кают-компанию весть: «Слева по борту льды». Они шли разорванными мелкими цепочками. Это были первые посланцы Арктики, ее «сторожевое охранение». Дальше к северу можно было ожидать встречи с главными силами.

Меня разбудил непривычный скрежет: льды терлись о корпус судна. Выйдя на палубу, я увидел вокруг серовато-белые поля и бесформенные нагромождения. Препятствия встретились раньше, чем предполагал капитан. Он повел «Сталинград» к американскому острову Матвея, надеясь отыскать в этом районе лазейку и проскочить к Чукотке.

Миновала еще одна ночь. Мы торжествовали: льды исчезли так же внезапно, как появились, и «Сталинград» снова шел чистой водой. Впереди смутно различались берега необитаемого острова Матвея. Кто мог знать, что в непосредственной близости к этому унылому островку нам предстоят долгие недели дрейфа! Пока все чувствовали себя именинниками: до бухты Провидения лишь двести тридцать миль, при обычном ходе — двадцать часов, максимум сутки.

Прозвонили к обеду. В кают-компании не принято садиться за стол до прихода капитана. Он появился, по обыкновению, хмурый, молча кивнул седоватой головой и занял свое место. Подали дымящийся борщ. Обед проходил без веселых разговоров и шуток. Второй штурман, глянув в