Деревенские ужасы - Дмитрий Чепиков

Ничего особенного. Помещение два на три метра, большой деревянный ящик в углу и знакомый клетчатый плащ, лежащий поверх него. С побеленной стены на меня смотрела крупная фотография моей бабушки в какой-то мешкообразной одежде с непонятными витиеватыми символами на ней.

Я не понял, почему фотография висит здесь, а не со всей коллекцией в зале, но мне сильно захотелось уехать отсюда и как можно скорее. Керосинка и старинный фотоальбом были достаточными трофеями.

Однако вскоре страх прошёл и мне захотелось довести осмотр до конца. Я вскрыл инструментом деревянный ящик, на дне которого увидел свёрток, укутанный в тряпьё. Меня охватило будоражащее предчувствие, что добыча будет очень ценной. Я достал свёрток, развернул тряпки и обнаружил заботливо смазанный… пистолет Макарова и пару обойм к нему. Сами тряпки оказались пропитаны чем-то коричневым и давно высохшим, но это была не смазка. Я отложил гвоздодёр в сторону и приблизил лампу к тряпью.

«Похоже на высохшую кровь», — пронзила ужасная мысль, а пляшущее пламя керосинки тем временем отбрасывало жуткие тени вокруг меня. Наступил ногой на что-то твёрдое, выпирающее. В свете лампы рассмотрел деревянную крышку, ведущую в подпол. Залезть туда храбрости мне не хватило. Я лишь пнул ногой звякнувшее металлическое кольцо, закреплённое на крышке. Удивился его отполированному виду, оно выглядело так, как будто им постоянно пользовались.

Хлопнувшая позади дверь лишила меня остатков храбрости и желания вести дальнейшие поиски. С лампой и пистолетом в руках я со всей прыти понёсся к выходу из дома, минуя кухоньку.

Поворачивать голову и смотреть туда не стоило. Лучше бы я пробежал мимо кухни по коридорчику не вертя башкой. Однако я посмотрел, и, наверное, буду жалеть об этом всю жизнь.

Мой привычный мир перестал быть таковым. На верёвке, прикреплённой к крюку на потолке, болталась моя новая бабушка, а на деревянном колченогом стуле, запрокинув навзничь разбитую голову, сидел мой утренний курьер.

Но и это не было кошмарным финалом происходящего. Бабушка повернулась ко мне на неестественно вытянутой шее и призывно протянула руки в моём направлении. Поднялся со стула мужчина с уцелевшей половиной головы и двинулся ко мне. В них не было ни капли жизни, но они шевелились.

Меня окатило ледяной волной ужаса. Тянувшиеся ко мне склизкие тёмные пальцы со сползающими ногтями были омерзительны, но веревка не пускала тело бабушки близко ко мне. А от мужчины с разбитым черепом и тёмными невидящими провалами глаз стоило немедленно спасаться бегством.

Я рванул на веранду, ко входной двери, и вдруг упёрся в неё. Она не открылась ни на миллиметр. Будто кто-то держал её снаружи.

Паника заполнила меня, голова отказывалась работать и воспринимать то, чего не должно существовать, однако включился инстинкт самосохранения.

Поднырнув под цепкую руку мертвеца и стараясь не слушать возникший из ниоткуда и давящий на уши шёпот, я проскочил обратно в зал. По пути я увидел в проёме кладовки открывающуюся крышку подпола, из-под которой выбиралось наружу нечто ещё более отвратительное.

Выбежав в зал, я швырнул пистолет и погасшую лампу, затем схватил с пола и запустил тумбочку в оконный переплёт. После этого, под звон разбившегося стекла вывалился в палисадник, порезав при этом плечо.

К несчастью, палисадник не был спасением: из окна вслед за мной потянулся чёрный дым с зелёными искрами, обволок мне ноги и стал подниматься выше. Я хотел бежать, но едва мог шагать, увязая словно в болоте.

— Мы ждали тебя, Максимка… Вернись к бабушке… — леденящий шепот сверлил мою голову и звал меня обратно в дом, полный злобных чудовищ.

В этот момент, к собственному ужасу, я ничего не мог сделать: моё тело самостоятельно развернулось и пошагало в направлении входной двери. Лохматый пес, напугавший меня днём, молча стоял чуть поодаль, не сводя с меня жёлтых светящихся глаз.

Если бы собака могла обладать дьявольской улыбкой, то как раз этим выражением можно было точно описать, как выглядела её клыкастая пасть.

Меня спас налетевший сильный порыв ветра, развеявший окутывающий меня парализующий дым. Голова прояснилась за секунду, и я бросился бежать, спасая свою жизнь и, возможно, душу. На ум мне пришло только одно место для спасения.

Я забежал во двор соседки, практически вышибив входную калитку. По пути зацепил стоявшие вёдра и выварку. Загремело прилично. Естественно, она тут же выглянула на шум. Я долго не мог отдышаться, пока старушка не приложила мне ко лбу полотенце, смоченное холодной водой.

— Вот молодежь неслухмяная! Говорила же, не ночуй там! — причитала бабка. — Семь человек за последние годы пропали в деревне, и люди на твою умершую Нину, то есть на бабку твою грешат. И участковый наш пропал, Фёдор. Говорила я ему не лезть в это дело, а он всё вокруг дома Нины рыскал.

Я молчал, размышляя о тот, что она говорила. Что-то мне не нравилось и в ней. Ключи от машины лежали в моем кармане шорт, повезло, что не выпали, когда я кувыркнулся в окно. Все добытые трофеи я оставил в доме, но идти туда за ними, одному, ночью, меня ничто не могло заставить.

— Она всё со своим сынком Андреем сидела и с людьми не общалась особо. Его в магазин за продуктами всегда посылала с Шариком: большая, черная псина такая, — продолжала соседка.

— Видел вашего Шарика, чуть не сожрал меня, — буркнул я.

— Как же ты видел, если он подох в одно время с ней? Почтальонша пришла с пенсией, а она висит на веревке. У Андрея полбашки нет. Что у них там случилось — неизвестно. Вот почтальонша орала-то, слышно было на другом конце деревни, — бабка яростно перекрестилась и перекрестила меня на всякий случай.

— Наверное, померещилось, — неуверенно сказал я, чтобы не выглядеть совсем сумасшедшим.

— Видно, от того, что я тебе рассказала, — впервые за всё время улыбнулась старушка. — Поглядим днём, вместе сходим с тобой.

— Э нет, давайте походы в этот дом без меня. И вообще, уже светает. Я поеду домой. Ключи в замке там остались. Я пришлю человека с доверенностью, когда клиента для продажи найду, — наотрез отказался я и снова почувствовал что что-то не так. Старуха не отрывала жадного взгляда от сочащейся крови из пореза на моём плече. Её лицо стало странным, она