Якоб Бёме - Герхард Вер

Что же дает маленькому человечку мужество и самоуверенность избрать именно такую манеру речи, когда он обращается к авторитетным представителям власти? Это — харизма, такая уполномоченность, которая не дается земными инстанциями и дарование которой может быть датировано как раз переживанием прорыва. Харизматик Бёме ведет себя перед служителями церкви и представителями высшей школы отнюдь не так, словно он непогрешим и его взгляды не нуждаются в корректуре. Но он настаивает на «правильном и фундаментальном ответе» на такие, скажем, вопросы: о «глубинах превыше Земли» (понятие, которое для Бёме является выражением глубочайшего опыта), «из чего родилась глубина», в чем состоит богоподобие человека, что такое гнев Божий. Если же ученые приписывают сапожнику ошибочные взгляды, «то я готов первый бросить мою книгу, а также все, что я написал, в огонь, проклясть и готов послушно принять наставления». На возражение, что не подобает задавать некоторые вопросы, ограничивающее рамками запрета пределы познания, Бёме отвечает так: «Послушай, если мне не следует спрашивать, то не следует и тебе судить меня. Если ты хвалишься познанием света, но сам оказываешься слепым поводырем слепых, как же ты можешь указывать путь? Не свалитесь ли вы все вместе в вашей слепоте?»[77]

Апологии. Гравюра титульного листа полемических писем Бёме против Бальтазара Тильке. 1682

То, что Бёме может сказать теологам и своим критикам, в целом сводится к следующему: «Я беру Небо в свидетели, что делаю лишь то, что должен делать, ибо Дух побуждает меня к этому, ибо я полностью пленен им и не могу от него защититься; таков я буду и впредь, что бы мне ни пришлось в связи с этим пережить»[78].

Таков Яков Бёме, человек, испуганный глубиной бытия, измученный метафизической меланхолией, и в то же время движимый духом харизматик, которому открылись врата восприятия высших порядков. Он должен противостоять обыденной реальности вопреки тем, кто в своих рассуждениях исходит из предпосылок познания или лее довольствуется измерением и взвешиванием внешней стороны действительности. Но как возможно увиденное сверхчувственным зрением пронести через порог сознания и выставить в свете будничного сознания? Удастся ли найти языковую одежду, годную для содержаний другого порядка?

Бёме действительно беспокоят эти проблемы.

Его писательство и писания

Человек, который привык орудовать шилом и обрабатывать колодки, взялся за перо. Случилось это не сразу. В памятной 19-й главе «Утренней зари», а также в выше процитированном письме Каспару Линднеру Бёме, уже прозревший, сознается, что охвачен «большим желанием писать о сущности Бога». «И запало мне в сердце написать об этом в памятном послании, хотя тяжело принудить писать своего внешнего человека. Я должен был обращаться с великой тайной как ребенок, ходящий в школу. Внутри я видел это лежащим в большой глубине. Ибо я глядел словно насквозь в хаос, но описание увиденного было для меня непосильным. Это жило во мне двенадцать лет как в растении и открывалось время от времени, и я носил это, как жена носит во чреве плод. И я вынес это наружу, и это разразилось, как ливень, который накрывает того, кого он накрывает. Вот как это было со мной. Я записал то, что возможно было вынести наружу»[79].

Беме за письменным столом. Из голландского издания Бёме

(Амстердам. 1686)

Свое двенадцатилетнее ожидание он сравнил однажды с молодым, только что посаженным саженцем, который должен в свой срок принести плоды. Но хотя время от времени на ветках появляются цветы, до фруктов дело не доходит, «потому что холодные ветры, иней и снег» препятствуют вызреванию. «Подобным образом обстояло дело и с этим духом. Первый огонь был лишь семечком, но это не был первый упорный свет. С тех пор не раздули студеные ветры, но воля не может быть заперта. И дерево это не раз пыталось принести плоды и показаться в цветении, но цветы опадали с дерева вплоть до сих пор»[80].

Затем все же наступает пора «ливня», который «накрывает» его. С начала января 1612 года Бёме пишет свою первую книгу страница за страницей. В своих письмах он при случае дает понять, что переписчик его труда должен быть «ученым и понимающим человеком», поскольку его рукописи — все что угодно, но только не чистовики. Здесь встречаются даже пропуски букв и слогов, не говоря об орфографических ошибках. Часто поставлена «простая буква вместо прописной», и не по незнанию или небрежности, но потому, «что не было времени подумать с верным рассуждением про букву, но все было подчинено Духу, который часто приходил в спешке, так что у пишущего дрожали руки от непривычки»[81].

Он мог писать несколько изящнее и понятнее, говорится далее, но «жгучий огонь», который питал его, не терпел никакого промедления. «Если бы все это было возможно уяснить и описать, то, может быть, все было бы в три раза глубже обосновано, но это — невозможно. И поэтому было написано несколько книг, одна глубже другой, и то, что оставалось неясным в одной книге, было понятно из другой»[82].

Здесь мы коснулись вопроса о состоянии духа, в котором Бёме писал. В дополнение к тому, что было сказано о состоянии сознания, в котором он воспринял свое духовное видение, следует сказать, что это не имеет никакого отношения к тому, что парапсихология понимает под стихией письма, которая проявляет себя в сумеречном состоянии сознания. Дух, который его подгоняет и которому он в конечном счете обязан своим трудом, вовсе не исключает бодрствующего Я, но, напротив, берет его