Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Со всесильностью яснее не стало, но суть-то в том, что оно утверждается как следствие, потому что. Ученье Маркса — верно, и вот поэтому-то оно всесильно. Ну, в том, что учение Маркса — верно, я думаю, ныне сомневается не большинство, а просто все, кто с этим ученьем сталкивался. Но и опять не в этом дело. Главная суть этого идиотского утверждения гениального Ленина именно в обнаружении волшебной связи: что верно, то всесильно.

Если вокруг себя посмотреть, то, коротко говоря, наука верна. Более всего — математика, кристальной, божественной чистотой. Ну и, ну и как же это порождает всесильность? Бред[15].

И последнее об этой фразе. Ну пусть всесильно и верно, но зачем же тогда вы так яростно глушите, искореняете, изживаете все другое. Оно же не верно, дайте людям убедиться, они прочтут, послушают и сами отбросят, вернутся к верному и всесильному. Оно же, если мы договорились, что всесильно, само все враждебное подомнет. А то вы так это остальное топчете и мнете, что, похоже, втихоря-то сами боитесь, что это другое, буржуазное, куда как посильней всесильного, съест его, памяти не останется.

Тут я, что мне и свойственно, хочу немножко обобщить. Чем более сказанная или написанная великим Ленином фраза известна, чем чаще ее приводят в качестве руководства к действию, тем она глупее, вреднее или, как минимум, непонятней. Когда он требовал немедленно и жестоко расстрелять взбунтовавших рабочих, там все понятно, но это и не цитируют так часто. А вот «Учиться, учиться и учиться» не то что в каждой школе, едва ли не в каждом классе висело.

Изначально было: «Учиться, учиться и учиться коммунизму».

И, вроде, нет никакого смысла убирать главное из слов, но тут мне видятся две идеи. Во-первых, с коммунизмом вообще не ясно. Как ему учиться, если его нет, его никто не видел и никто не знает, что он собой из себя представляет[16]. Получается, что учиться ему — это учиться придумывать его, мысленно приближаться к нему. Странно к этому призывать.

Но главное, без этого заветного слова фраза становится обобщенной и подходит ко всему, подлинная фраза гения, классика.

Вот тогда-то и становится непонятно, чему, например, учиться.

Ведь не идет же речь о том, как на горшок усаживаться, и не тому учиться, чтобы гадить мимо унитаза. Имеется в виду идея непрерывного самоусовершенствования. Идея, правда, не новая, но она улучшила, смягчила несколько жестокий, не столько человечный, сколько именно бесчеловечный образ вождя.

Но потом я увидел, как высоко котируется образование. Образование само по себе. Ничего, что образование одно, а работаешь в другой области, ничего, если не видно, как образование помогло тебе хорошо работать. Лишь бы оно было. А еще лучше — два. Так и говорят с придыханием: у него два образования. А еще лучше, если три. Философствующая дама упрекнула меня за московский филиал фирмы «Кока-Кола»:

— Эту фирму ждет неминуемое банкротство. Эти идиоты обнаглели до того, что уволили Н.Н., а ведь у него три высших образования.

Я ответил:

— Потому и уволили, что этот Н. Н. ничего в жизни, кроме того, чтобы учиться, учиться и учиться не умеет. Он не умеет работать. Гнать таких. А за «Кока-Колу» не расстраивайтесь, она эту псевдопотерю переживет.

Переписка оборвалась.

Для себя я понял, что эта ленинская фраза скорее всего значит: учиться, учиться и учиться, как можно дольше учиться, как можно меньше работать. После этого-то я загорелся идеей написать статью «О вреде образования», и эта идея мучила меня довольно долго, пока не стало ясно, что никого ею не заинтересуешь.

О еще более знаменитой фразе Ленина: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны», — даже говорить неудобно. Занимательная арифметика.

Из учебного пособия по электрификации: «Электрификация есть коммунизм минус советская власть. Неизвестно только, куда штепсель вставлять». Эту фразу добил главный клоун страны Никита Сергеевич Хрущев своим бессмертным добавлением: «плюс химизация всей промышленности».

Будет некоторым преувеличением утверждать, что не все, но многие предметы философского факультета можно было сдать, подбирая к случаю звонкие и бессмысленные фразы из газет. Не надо было ничего конкретного знать, а только иметь наглость повторять вслух эту идеологизированную чушь. В наши времена появились уже цитатники — серии небольших книг с названием вроде: «В. И. Ленин о проблемах диамата». Или истмата, или еще чего, у него нашлось время сказать и написать обо всем. А там, внутри этих книжек, содержание по проблемам: Ленин о развитии, Ленин о движении, Ленин о зарождении живого…

Мы свободно, почти не скрываясь, проносили эти брошюрки на экзамен — Ленин все ж таки. Попался билет, нашел соответствующую главку, выудил одну-две цитатки и на них натянул ткань своего восторженного повествования, как на колышках. Пять баллов. Не три — пять. Ну разве это наука?

Одна, в общем довольно симпатичная, девутпка рассказывала мне, что как-то ей попался вопрос: Ленин о проблеме того и сего. Она, как это часто бывает, ни в зуб ногой. То есть она много чего по жизни знает, но, упаси Господи, не об этом. Сидит готовится. А у преподавателя была прескверная привычка, уже полностью отпытав студента по вопросам из билета, на десерт, на закуску спросить его совсем о друтом. Обычно это была какая-то работа классика по соседнему поводу. И вот эта девушка слушает, и второму или третьему, скажем, из сдающих при ней студентов преподаватель в качестве дополнительного задает именно попавшуюся ей работу. Уши у нее аж зашевелились в ту сторону.

А студент ни бум-бум, никакой помощи бедной девушке. Он ушел с не слишком положительной оценкой, а следующему преподаватель опять задает все тот же вопрос. Опять ноль.

Тут преподаватель просто разволновался, раскипятился.

— Ах, — говорит, — это даже странно, до чего отвратительно вы знаете этот вопрос. Буду спрашивать всех подряд.

И стал.

Падеж скота. Преподаватель уже основными вопросами не интересуется.

За дверью одних в библиотеку погнали, а других за умными, если найдутся.

Узнали они и что у девушки, о которой я рассказываю, любят ее или нет, но именно этот вопрос — основной. Собирают на цветы.

Но пересунули ей, конечно, цитатник. Она, взмокшая вся до насквозь, дрожащими руками находит нужный отдел — обморок: одна-единственная цитата на две строчки. Она ее быстро наизусть заучила, на другую сторону страницы посмотрела, на