Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

(что выглядит просто нелепо, ибо что еще, какая может быть большая заинтересованность? Что, она могла бы потребовать это в личное пользование, что ли, но, безусловно, подразумевается большое строительство, большой бюджет, большой коллектив, административная сетка, и, надеясь этим заинтересовать неких представителей высшего эшелона власти, она, вместо того чтобы достойно уйти и подготовить достойного преемника, старается оттянуть время шарлатанским планом, пускающим пыль в глаза и создающим иллюзию деятельности»[710]. Москве нужен свой великий музей? «С тем же успехом она могла бы предложить план быстрой оккупации Испании, вывоза Прадо в Москву и создания в столице, для москвичей, великого музея, на том основании, что Испания страна небольшая, а Россия — великая». Как будто всего этого недостаточно, Ипполитов резонно напомнил, что «именно Эрмитаж всегда осознавал ценность этого искусства и именно Эрмитаж сделал всё возможное, чтобы это искусство было извлечено из заточения» — и что «именно эрмитажный сотрудник Изергина ‹…› добилась устройства выставки этой коллекции. Москва плелась глубоко в хвосте с той же Антоновой, которая хорошо если Изергиной не противодействовала, хотя уже в те годы была наделена властью. Но у Антоновой никогда не было авторитета, который был у Изергиной», потому что «к истории искусств Антонова никогда не имела никакого отношения, только к истории бюрократии». Вердикт Ипполитова: «шарлатанство», «псевдонаучная деятельность»[711].

Всех перещеголял, однако ж, президент Института Ближнего Востока — в данном случае представлявший институции ближнего Севера — Е. Сатановский, опубликовавший колонку[712], где охарактеризовал ИА как «бабушку, сам возраст и состояние здоровья которой делают сомнительным возможность применения к ней всего того, что многие ‹…› могли бы пожелать», после чего сам же себя и опроверг («за внешностью этого божьего одуванчика скрывается железная хватка старой сталинской гвардии»), обвинил ее в волюнтаризме и квалифицировал ее предложение «раздербанить Эрмитаж» как «бандитское по сути», «попытку рейдерства» и «разбой на большой дороге» («ежели ей помстится, что в Пушкинский нужно свезти из Питера Березовского мамонта, крейсер "Аврора", домик Петра, Ростральные колонны и шпиль Адмиралтейства, то она и с этим к начальству обратится»). С годами, впрочем, наиболее точным кажется принадлежащее колумнисту замечание более общего характера: у ИА «биография, которая могла бы служить предметом авантюрного сериала. Куда там Индиане Джонсу! Какие Спилберг и Юлиан Семенов!».

Ясно как божий день, что речь шла ни много ни мало о попытке метрополии поставить под сомнение саму суверенность Петербурга, который она полагает своей колонией, и чтобы оградить от посягательств ИА если не Аврору, то хотя бы Березовского мамонта, были мобилизованы лучшие силы петербургской интеллигенции — в диапазоне от Д. Гранина и А. Сокурова до фанатов ФК «Зенит». «Может быть, это просто амбиции?» — спросила С. Кармалита; вопрос был риторическим — как будто речь могла идти о чем-нибудь еще.

Со злорадством наблюдавший за успешным контрнаступлением Петербурга «Ъ» также обвинил ИА в том, что под видом преодоления сталинизма ИА присягнула «на верность идеям вождя народов»[713] — и чем все это кончится, ясно заранее: «Если ГМИИ с его тошнотворным совковым духом и может что-то воссоздать — так это выставку подарков товарищу Сталину»[714].

МБП с пониманием отнесся к проявленному общественностью возмущению («Петицию против возвращения картин в Москву подписали 40 тысяч человек»[715]) — по его мнению, «стихийному», предложил в качестве решения вопроса устроить «цикл выставок, рассказывающих о художественной жизни 1920–1930-х годов»[716] и написал Путину письмо — после чего довольно быстро получил от советника президента В. И. Толстого ответ с заверениями, что у Эрмитажа никто ничего не отнимет; срочная необходимость «отменить третье июня как тот день, когда может произойти непоправимое», как выразилась на круглом столе «Против разорения Эрмитажа»[717] С. Кармалита, похоже, отпала. Собственно, славящемуся своей доброжелательной дипломатичностью В. И. Толстому и было поручено вылить масло на разбушевавшиеся балтийские волны так, чтобы статус-кво был восстановлен немедленно.

Насколько трансформация «дискуссии в музейном сообществе» (Путин) в «бурю народного гнева» была санкционирована им, МБП? «Ни насколько. Я в таких интригах не участвую или — участвую письмами президенту или звонками на самый верх, а не такими раздаваниями указаний. Другое дело, что это выплеснулось у многих в раздражение в отношении Ирины Александровны — такой властной партийной царицы, которая всем командовала. То, как она командовала — я не очень много видел — а другие видели, как она упивалась этой властью — не по отношению ко мне. Поэтому такая реакция была. Потом — музейный передел — это настолько попытка разрушить все, что создавалось… Настолько неколлегиальное поведение, что оно вызывало раздражение как здесь, в Петербурге, так и вообще у людей»[718].

ИА переносила поток оскорблений в свой адрес стоически. «Я не буду, — заявила она[719], — подобно Михаилу Борисовичу, собирать подписи общественности в свою поддержку, созывать пресс-конференции и устраивать видеомосты с участием известных персон. На мой взгляд, это недостойно. Как и некоторые высказывания нынешнего директора Эрмитажа. Я дружила с Борисом Борисовичем Пиотровским, с детства знаю Мишу и не думала, что когда-нибудь услышу от него в свой адрес слова о весеннем обострении и еще какие-то гадости. Якобы мое обращение к Путину было доносом. Разве подобная лексика красит главу Союза музеев России? Доказывай собственную правоту, но зачем оскорблять коллег? Не скрою, сильно разочаровалась в человеке».

МБП, пожала она плечами, должен извиниться. Как за что? За то… За то… За то, что «развязал беспрецедентную в своей агрессивности политику с использованием непозволительных в таких делах выражений».

Через несколько дней МБП, видимо, уже понявший, что непосредственная угроза миновала, снизил атмосферу на несколько бар и таки извинился в радиоэфире: «…если я чем-то ее обидел. Хотя, видит бог, я много лет не комментировал ее высказывания и сейчас я выступаю только после того, как выступит Ирина Александровна»[720] (притом что — МБП прочел об этом, видимо, в интервью ИА Андрею Ванденко[721] — ИА, как выяснилось, покоробило не его замечание, что «она как советский интеллигент-провокатор, который выступает на собрании или делает устный публичный донос», а произнесенная в радиоэфире же реплика о «весеннем обострении», — но реплика не М. Б. Пиотровского, а радиоведущего).

ИА любезно приняла извинения: «Мы же с Михаилом Борисовичем все-таки не обыватели, а руководители музеев, поэтому если и расходимся во мнениях, то это не значит, что мы фыркаем и поворачиваемся в разные стороны. Я могу его понять».

Однако извинениями дело не закончилось; обращению ИА был дан и «официальный» ход. 21 мая в Минкульте состоялось, под руководством В. Мединского, заседание «Экспертного совета, рабочей группы по музеям, Общественного совета при Минкульте и союза музеев», где собираются директора музеев и