Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

екатерининских, павловских и собственных присных, Каролина де Бонейль написала в Париж Жозефу Фуше: «Молодой император идёт, предшествуемый убийцами его деда, сопровождаемый убийцами его отца и окружённый своими»[1544]. Имена убийц Павла I, как и убийц Петра III, в Европе многие уже знали (сами убийцы этого почти не скрывали), а поскольку Александр I ни Зубовых, ни Палена и вообще никого из заговорщиков пальцем не тронул, оставив их при себе[1545], европейские наблюдатели и тем более профессиональные шпионы логически вычислили факт его участия в заговоре.

Наполеон, учитывая наличие цареубийц в окружении нового царя, не тешил себя иллюзиями относительно русско-французского союза, но сделал всё, чтобы добиться подписания мирного договора. Для начала он отправил в Петербург одного из самых близких своих друзей генерала Ж.К.М. Дюрока с официальным поручением присутствовать при коронации Александра I и с негласной, но главной задачей: прозондировать внешнеполитический курс нового самодержца, выведать, что представляет собой как личность Александр Павлович и куда он повернёт Россию? Красавец с изысканнейшими манерами, буквально излучавший обаяние и доброжелательность («лучший из людей», по мнению Стендаля), Дюрок очаровал весь царский двор: за ним ухаживали и подражали ему, даже «причёска наподобие римской вошла в моду под названием а la Duroc»[1546]. В результате удалось избежать разрыва между Россией и Францией и начать переговоры о заключении русско-французского мирного договора. Именно такой договор был тогда необходим и обеим сторонам: Наполеону — во избежание войны с Россией, Александру — во избежание союза с Францией.

Дело в том, что Дюрок выяснил со всей определённостью: на союз с Французской республикой Российская империя после убийства Павла I не пойдёт. На вопрос первого консула, чего может ждать Франция от нового властителя России, Дюрок дал точный ответ: «…нечего надеяться и нечего опасаться»[1547].

К тому времени международное положение России было, как никогда, устойчивым. Ещё при Екатерине II были завоёваны просторные выходы в Балтийское и Чёрное моря, а в результате трёх разделов Польши Россия обрела географическую и стратегическую базу для господства над Восточной Европой. Таким образом, по авторитетному заключению А.Е. Преснякова, «основные вопросы русской внешней политики были исчерпаны»[1548]. Суворовские походы в Италию и Швейцарию при Павле совершались уже в интересах не столько самой России, сколько врагов Франции — феодальных коалиций во главе с буржуазной Англией. Павел сумел понять это и отозвал Суворова, порвал со второй коалицией. Александру же пришлось чуть ли не всю свою внешнюю политику на протяжении десяти лет кряду приспосабливать или даже подчинять интересам пяти очередных (с третьей по седьмую) антифранцузских коалиций. Столь несовместимы были в представлении Александра I политические системы республиканской Франции и самодержавной России, а также (это выяснится в 1804 г.) сама личность Наполеона Бонапарта с личностью его, Александра.

Впрочем, первые шаги Александра Павловича в области внешней политики были осторожными. Он уже тогда проявил отличавшие его всю жизнь двуличие и дипломатическую оборотливость, побудившие А.С. Пушкина сказать о нём коротко: «…в лице и в жизни Арлекин», а шведского дипломата Г. Лагербьелке выразиться подробнее: по его словам, в политике Александр был «тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, и фальшив, как пена морская»[1549]. Казалось бы, в интересах русско-французской договорённости Александр заменил «наглого и глупого» С.А. Колычева другим послом — графом А.И. Морковым, который оказался менее глупым, но ещё более наглым, и к тому же получил от царя инструкцию от 27 июня 1801 г. с таким наставлением: «Интересы моей империи заставляют меня желать прочного союза с венским, лондонским и берлинским дворами»[1550]. А ведь в то время продолжалась война Англии с Францией! Морков, судя по тому, как он вёл себя в Париже (даже заказывал местным оппозиционерам провокационные антиправительственные памфлеты[1551]), не желал вообще никаких договоров с правительством «узурпатора», как он называл Наполеона в донесениях Александру[1552]. Но Александр, в то время очень занятый внутренними реформами, предпочитал пока воздерживаться от конфликта даже с узурпатором. Так, 26 сентября (8 октября) 1801 г. в Париже Морков вынужден был подписать с Талейраном русско-французский мирный договор[1553].

На тот момент договор удовлетворял обе стороны, как, пожалуй, максимум возможного. Не зря Наполеон терпел даже откровенное вредительство Моркова и демонстрировал перед Александром I своё стремление к миру, несмотря ни какие помехи. Не только воевать, но и ссориться тогда не входило в расчёты ни Наполеона, ни Александра, тем более что и Франция, и Россия были заняты урегулированием отношений с Англией. Поэтому российско-французский договор 1801 г. оформлял режим мирного сосуществования между Францией и Россией с обязательством не предпринимать «никаких враждебных действий между собой». Конкретные же статьи договора фиксировали status quo в континентальных интересах обеих держав, не ущемляя фактически ни ту, ни другую сторону: Россия признавала территориальные приобретения Франции, которые изначально не вредили интересам России, а Франция подтвердила своё (уже записанное во Флорентийском договоре от 28 марта 1801 г.) обязательство сохранять «целостность владений» Неаполитанского королевства, дружественного с Россией.

По мере того как решались внешнеполитические проблемы (в 1801 г. Люневильский договор о мире с Австрией и Парижский с Россией, а в 1802 г. Амьенский мирный договор с Англией), стабилизировалось положение дел внутри Франции, рос авторитет первого консула и крепла его власть. Это видели все — и поклонники, и противники, причём и те, и другие (с радостью или ненавистью) предрекали его восхождение на трон. Консульский двор постепенно обретал черты монаршего двора[1554]. В полдень 19 февраля 1800 г. все три консула торжественно вселились в правительственный дворец Тюильри. Наполеон сразу занял там бывшие королевские апартаменты с кабинетом, спальными покоями, столовой, ванной, прихожей и двумя залами, в одном из которых он давал аудиенции, а в другом размещались его дежурные адъютанты, которые выполняли пока и функции придворных. Жозефина облюбовала для себя отдельные апартаменты в цокольном этаже дворца с бывшей спальней королевы Марии-Антуанетты.

В первые два года консульства дворцовый этикет был ещё очень прост. Сохранялся республиканский церемониал с обращением друг к другу «citoyen» и «citoyenne» («гражданин» и «гражданка»). Кстати, именно Наполеон первым вернёт в обиход обращение к дамам «madame», вместо «citoyenne». Вскоре наряду с республиканскими обычаями в Тюильри «начали сказываться новые, или, вернее, робко возвращаться старые нравы»[1555]. Возобновились костюмированные балы в Grand Opera — чаще по дореволюционной традиции, но отчасти и с целью пародии.

Впечатляющим выдался блестящий приём для дипломатического корпуса, который устроил Ш.М. Талейран 26 февраля 1800