Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

навалилось. Тяжело мне было. Ну и поддатый, к тому же. И ведь знаешь, что пить плохо, а бросить не можешь. Лег на спину, думаю: полежу прямо на льду. Солнце закатилось, но было еще светло. На небе ни облачка, голубое такое, вот как сейчас. Лежу, вверх смотрю, любуюсь и думаю: ему ж надо как-то молиться. И стал. По-бурятски, конечно, про себя: «Вечное синее небо, помоги мне». Руки раскинул. Минуты две, наверное, прошло, и вдруг – раз! Будто глаза заново открыл. Из неба мне два луча прямо в руки. Я поднимаюсь, и тут в моих ладонях шарик появился. Тяжелый… Я кричу: «Мужики, смотрите!» А он весь переливается. И так мне хорошо стало, такое счастье. «Мужики, смотрите!» Они метрах в пятидесяти, не оборачиваются. Сколько сидел, не помню. Встал, побежал мужикам показать – нету. Думаю, ну все, горячка пошла. Ничего, сейчас проверю. Читал в книгах, как люди руками разное определяют. А руки – горячие, чувствую. Подхожу к мужику, Юрой его зовут. Провожу руками. Все у него теплое, а в руке – холод. «Что с рукой?» – спрашиваю. Он так странно посмотрел – вывих с переломом был, говорит. Рядом Серега сидит. Я прямо сквозь зимнюю одежду почувствовал, что голова холодная, а дальше все горячее. Тычу ему в голову, а он отскакивает. Ранение у него туда было в Афгане. Сейчас вспоминаю про это и думаю: было ли? Не было? Пошел к шаману, он сразу объяснил, что это знак такой. Обряды надо делать. Барана там, молиться… Много чего. Раньше им помогал, они еще шутили: надо, мол, и из тебя шамана сделать. Я-то все отмахивался, ну нафиг. А тогда: «Что, – спрашивает, – на Байкале-то случилось?» Я: «А как вы узнали?» – «Нам дано знать. Будем из тебя шамана делать». «Не буду», – говорю. «Ну тогда помирай». «Как это – помирай?» – спрашиваю. «Сопьешься, – отвечает, – или еще что-нибудь случится». Так и началось. Один баран, два, три… Каждому, считай, по три барана. Это, говорит, уже не от тебя зависит. Дано от рождения. Выбора нет. Не станешь делать что надо – они тебя просто уберут.

Горы над Аллой – в густых смешанных лесах. Уже в конце июля среди зелени появляются рыжие проседи. Где-то там до сих пор стоят идолища, которых полагается кормить жиром, чтобы охота была удачной. А в других магических местах – последние приюты шаманов. Их не хоронят в земле, а предают огню. Но маска и разрезанный бубен остаются на священном дереве, пока не истлеют.

– Мой отец – Василий. Мать его – Доловар, дочь Дувара. Дувар – сын Чукена, Чукен – его шаманское имя было Найди. Получается – четвертое поколение. Моя мать – Анна, мать Анны – Дарья, ее мать – Дарима, Дарима – дочь Аинды, а та – дочь того же Чукена. Выходит, он – предок мой и по отцовской, и по материнской линии. Сильный был шаман. Давал знать, где и когда камлать будет. Его помощник Деру ул собирал людей, приводил на то место. Чукен отходил в сторону и камлал, а помощник был рядом, и все, что тот говорил, людям пересказывал. Сам шаман общался только с духами. Мешал ему груз людских проблем. Там, где он, три шамана захоронены. Все их маски, одежда. Подвески железные, кованые в кузне. Доспехи, другая защита. Он же воюет со злыми духами, когда кто болеет, умирает или же порчу сделали. Так что в амуниции должен быть, как солдат на войне. А бывает, два шамана сражаются. Один нападает, второй это сразу чувствует. И начинают друг друга… У каждого – свои духи-помощники. Когда один побеждает, помощники другого к нему переходят. А проигравший гибнет.

Со временем эвенки разделились на орочонов (оленеводы) и мурченов (коневоды). Орочоны жили в тайге, где растет ягель, а мурчены – в степях, по другую сторону горного хребта. Каждый эвенк относил себя к одному из шести кланов, произошедших от разных животных. Определить клан легко по фамилии. К примеру, предок Барановых и Ворониных – лебедь, а если вам повстречается Миронов, не сомневайтесь: он из рода волка.

– Я часто видел во сне коня. Паршивый такой, облезлый весь. Масть не различишь. Он меня лягал, мучал. В грязь втаптывал много раз. Я просыпался в поту. Не мог понять, что это. Думал, кошмар очередной. Потом обряды сделали, и все забылось. А в прошлом году снится мне сон. Вороной жеребец. Черный-черный. Здоровый, красивый… Ниже другой конь лежит – тот облезлый, как будто вороной его победил. Первый из его ляжки с кровью мясо вырывает, жрет

и на меня смотрит. А я на него любуюсь, и знаю, что это мой конь. Красота такая, вдохновение душе. Наутро говорю учительнице: мол, коня видел. Она сразу: «Черный?» Я: «Да». «Ну все, – отвечает. – Черный конь – это сила шаманская». Потом я понял, что в кошмарах меня та же сила втаптывала в грязь и убивала.

Когда мы прощались, шаман проводил меня до калитки и произнес напоследок:

– Сейчас к нам пытаются хорошую дорогу делать, с мостом через Баргузин. И вот что я тебе скажу. Мы, местные шаманы, постоянно камлаем, чтобы этой дороги не было никогда. Загадили туристы Байкал на юге и западе, даже священный Ольхон теперь как большая свалка. Хватит. Сюда они не пройдут.

Моя оборона

Говорят, Егор Летов уходил писать песни в лес, что вплотную подступает к Омску. Именно там, среди деревьев, привычные словосочетания выворачивались наизнанку, и к нему приходили малосвязанные, но надолго застревающие в мозгу образы. А музыки будто и вовсе не было. Однообразный рев гитар и шум драм-машины, казалось, лишь пробивали в черепной коробке дорогу словам. Так громкая дрель сверлит стены, чтобы в них укоренились, растопырив лапки, черные дюбели.

Это было начало девяностых. Советский Союз распадался на глазах, и панк-рок, музыка молодых разрушителей, был главным увлечением моих друзей. Летов с его ленноновскими очками сварщика и волосами, словно у Медузы Караваджо, разбросанными по русскому снегу, казался полубогом. Он объединял бритых панков с гребнями, склеенными спермой, и домашних мальчиков, обсуждавших вечные вопросы бытия, которые в этом возрасте кажутся самыми главными. Ведь их еще не заслоняют мириады восхитительных частностей, которые нам только предстояло познать.

– Мне Станилла объяснил смысл слов «Вечность пахнет нефтью», – кричит мой лучший друг Кирилл, пока мы прыгаем с доски на доску, пробираясь через огромную стройплощадку. Когда она возникла, никто