ЗНАК ВОПРОСА 2002 № 02 - Валерий Иванович Гуляев

и увидели солидного круглолицего господина в строгом черном костюме и белой рубашке с галстуком. Да это же наш старый знакомый и мой благодетель — доктор Мохаммед Такхи, житель Телль-Афара и главный врач местной больницы! Именно он помог мне благополучно выпутаться из одной неприятной истории в первый год моего пребывания в Ираке. Тогда, после благодатного климата Европейской России, я был еще совсем не готов к встрече с тропиками Синджарской долины. Неосторожно искупавшись в жаркий день в холодной воде Абры, я одновременно стал жертвой и простуды, и желудочной инфекции. Температура быстро перевалила за 39 градусов. Сердце ныло и стучало, как перегретый автомобильный мотор. Да и сама окружающая обстановка отнюдь не улучшала настроения: вездесущая пыль покрывала лицо, кровать и спальный мешок. Она просачивалась внутрь палатки через хлопающий брезентовый полог оттуда, из раскаленного знойного дня… Все это вызвало у меня тогда чувство такой беспомощности и тоски, какого я еще никогда не испытывал. «Видимо, дело совсем худо», — думал я про себя, мысленно прощаясь навсегда и с далекой родиной, и с любимой семьей. Потом мне не раз приходилось видеть, как молодые и здоровые мужчины, впервые попавшие на больничную койку, легко поддавались унынию и мгновенно превращались в беспомощных и капризных детей. Нечто подобное на тридцать третьем году жизни произошло и со мной. Не знаю, то ли действительно я был совсем плох, то ли вид мой казался таким жалким, но Рауф Магомедович — человек крайне сдержанный и терпеливый — вдруг поспешил в близлежащий Телль-Афар и привез с собой доктора Такхи.

Он попросил меня раздеться до пояса, внимательно прослушал, осмотрел, затем повернул на живот и уверенной и твердой рукой ввел мне шприцем добрую порцию пенициллина и укрепляющих витаминов. Произведя это действие, он, как принято на Востоке, произнес заветные слова: «Алла керим» («Аллах милостив») и что-то еще, чего я не расслышал. Мои товарищи, под разными предлогами оставшиеся в палатке, с интересом наблюдали за происходящим. И надо сказать, укол доктора Такхи оказался для меня поистине чудодейственным. Температура сразу упала, меня прошиб обильный пот, и вскоре я глубоко уснул. Аналогичная процедура проделывалась еще дважды, для чего врачу ежедневно приходилось пылить по степи добрый десяток километров от города до Ярым-тепе и столько же обратно. Но зато через три дня я был абсолютно здоров, а доктор Такхи в глазах всех членов экспедиции стал как бы моим крестным отцом.

Об этом незначительном эпизоде было упомянуто в заметке о работах советских археологов в Ираке, опубликованной в «Правде». Вырезку из нашей газеты мы торжественно вручили на следующий год врачу, и он повесил ее под стеклом на стену своего приемного кабинета в Телль-Афаре. С тех пор он ежегодно посещал наш лагерь, но уже скорее как турист, с познавательными целями — посмотреть раскопки и узнать новости.

Однако на этот раз доктор Такхи приехал в Ярым-тепе совсем с другой целью. Он торжественно пригласил всех членов экспедиции на праздничный обед в селение Абу-Сенам, расположенное километрах в сорока к юго-западу от лагеря, в самом сердце Синджарской степи — Эль-Джезиры. Пиршество, как потом выяснилось, давал глава местного арабского племени в честь доктора Такхи, успешно вылечившего от какой-то опасной болезни его племянника. Возможность побывать в гостях у бедуинов, хотя и испытавших на себе могучее влияние современной цивилизации, была очень заманчивой, и мы без колебаний согласились.

Взревели моторы автомашин, и вот мы уже в пути. Впереди на элегантном лимузине «вольво» торжественно восседали доктор Такхи и наше руководство — Рауф Магомедович Мунчаев, Николай Яковлевич Мерперт и азербайджанский археолог Идеал Нариманов. А сзади, на некотором отдалении, бойко пылил. по степи наш старенький джип с гордым именем Алгабас (идущий впереди — тюрк.), в котором теснились дохтуры — Олег Большаков, Коля Бадер, Володя Башилов, Андрей Куза и я. За рулем, как обычно, сидел Миша в своем неизменном стареньком берете, когда-то темно-синем, а теперь выгоревшим под иракским солнцем почти до белизны.

Ярым-тепе и экспедиционный лагерь вскоре исчезли, скрытые клубами густой лессовой пыли. Ехали по раздольной, ровной как стол, равнине, кое-где покрытой редкими кустиками травы или распаханной и засеянной ячменем и пшеницей. Было душно. На зубах скрипел песок. Глаза и рты забились пылью, что и говорить ни о чем не хотелось. Пересекли сухое, довольно широкое русло ручья, и опять монотонное движение по голой равнине.

Абу-Сенам оказался довольно крупным селением, состоящим из глинобитных хижин и черных шерстяных шатров. Живут в нем арабы-бедуины, большую часть года кочующие по горам и долам со стадами своих овец. Машины подъехали к довольно внушительному каменному дому и остановились. У порога нас встретил шейх местного племени Ахмет — круглолицый и упитанный араб в полном парадном костюме — белоснежной тонкой куфии и черном, расшитым золотым галуном плаще. Но главным действующим лицом оказался его брат — Али, стройный, с живыми карими глазами, лет тридцати пяти. Именно он устраивал для нас пиршество, и именно его сына успешно вылечил доктор Такхи. Вокруг них толпилось множество других людей, видимо родственников и близких, а то и просто любопытствующих односельчан.

После довольно продолжительных, как это принято на Востоке, приветствий, нас ввели в большую прямоугольную, но совершенно пустую комнату. Правда, вдоль стен с трех сторон были положены ковры, кошмы, циновки и низкие ковровые подушечки — сиденья для гостей и хозяев. Кое-как разместившись на этих непривычных для нас «стульях», мы стали с любопытством осматриваться вокруг. Справа у входа в помещение стояла низкая и вполне современная на вид плита, питаемая толстым газовым баллоном. Возле нее, сидя на корточках, священнодействовал араб в красной клетчатой куфии и в строгом темном костюме смешанного стиля — вполне европейском пиджаке и юбке до пят с разрезом на боку. Ему помогал быстроглазый шустрый мальчишка лет десяти-двенадцати. Кофейшик — кажется, его звали Камил — ловко манипулировал большими и малыми металлическими кофейниками, громко, но мелодично гремел огромным, с полметра длиной, медным пестом в медной же ступке, размалывая только что поджаренные кофейные зерна, убавляя и прибавляя язычки пламени в газовых горелках. Вот он поставил на огонь кофейник с водой и принялся еще усерднее звенеть пестом. Когда вода закипела, Камил осторожно насыпал туда молотый кофе, помешал его деревянной лопаточкой и снова поставил кофейник на огонь. Он дал кофейнику закипеть три раза. На завершающей стадии сложного кофейного ритуала он добавил в сосуд кардамон.

Наконец все было готово, и нас поочередно стали обносить кофе. Подают его в небольшой фарфоровой чашке