Ах, этот Вовочка! - Наталия Евгеньевна Лебедева

О чём-то думают вдвоём!

После этой частушки наступала звенящая тишина, словно перед началом ядерной войны. Лица братьев наливались свинцом, глаза горели недобрым огнём. Эта частушка была не просто непристойной — она подрывала основы их мира, разрушая иллюзию их братской любви и благочестия.

Вовочка усмехался, наслаждаясь эффектом разорвавшейся бомбы. Его частушки были его оружием, его местью, его способом выжить в этом жестоком коммунальном серпентарии. И пусть его потом таскали за уши, пусть ставили в угол, лишали сладкого, но его едкие рифмы, как занозы, навсегда оставались в памяти братьев Петровых, напоминая им о том, что даже у самого забитого и униженного человека есть свой голос, способный прозвучать громче барабанной дроби советской пропаганды.

Однажды, убирая в свой холодильник банки красной икры, шпрот, какие-то другие деликатесы из продуктовых наборов и закрывая потом холодильник на приспособленный висячий замок, отец близнецов пресёк беспардонное внимание постоянно сидящего на кухне дяди Коли:

— Кто не работает, тот не ест! — намекая, что тот снова остался без заработка, потеряв очередную работу.

— Парторг — значит главный и всех учить может?! — влез взявшийся откуда ни возьмись Вовочка, задавая свой вопрос без всякого уважения. Тёть Клава, хоть сама недолюбливала Петровых, отвлеклась от готовки еды и шлёпнула мальчишку грязным полотенцем, которым придерживала кастрюлю. Ей было неприятно, что она стала свидетелем унижения влиятельного соседа.

Баба Нюра, пришедшая что-то подогреть, поставила свою ношу на чужой стол и начала истово креститься и чего-то бормотать про себя.

Петров, что-то ворча, удалился, но почти сразу на кухне оказались Толик и Тёма, видно их отец возмущался в своей комнате, и они решили за него наподдать этой несносной шмакодявке. Разгорелось самолюбие юношеское, как пионерский костёр на ветру. Близнецы-гордецы, словно два павлина, распустили свои хвосты, напитанные важностью должности отца. Каждый их жест, каждый взгляд излучал превосходство, словно они — потомки Рюриковичей, случайно затесавшиеся в обитель пролетарскую.

— Ты чего выступаешь? — процедил Толик, выпячивая грудь. — Да ты знаешь, кто мой отец? Без его подписи никто посторонний не пройдёт в комбинат!

Тёма, в тон брату, добавлял спеси:

— Вы, серые мышки, лишь пыль под его ногами! Пока он вершит великие дела, вы ковыряетесь в своих мелких проблемах, словно черви в навозе!

Соседи, словно придавленные глыбой высокомерия, молчали, лишь исподлобья поглядывая на зазнавшихся молодцов. Лишь одна фигура в этом царстве мнимых ценностей оставалась непоколебимой — Вовочка, смотревший на братьев ясными глазами с капелькой чертовщинки.

Он слушал этот бред про «важность отца» с едва заметной ухмылкой. И когда Толик и Тёма закончили свою речь о величии, Вовочка произнес:

— Ах, господа товарищи, с какой помпой вы возносите своего папашу! Словно он — сам Господь Бог, спустившийся в наше грешное коммунальное чистилище! Да только, как говорится в «Горе от ума», «Чины людьми даются, а люди могут обмануться».

Толик, багровея от гнева, прорычал:

— Да ты понимаешь, что говоришь, сопляк? Ты смеешь оскорблять моего отца?

Вовочка, словно маленький Сократ, прищурился и парировал:

— Оскорблять? Да я лишь констатирую факт! Ваш отец — лишь винтик в огромной машине! Да, может быть, он и парторг, но «власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». И то, что он — ваш отец, не делает вас автоматически лучше остальных!

Тёма, распаляясь всё больше, закричал:

— Да ты никто! Ты просто завидуешь нашей семье, нашему положению!

Вовочка, словно опытный фехтовальщик, парировал выпад:

— Завидовать? Чему? Вашей гордыне, вашей спеси? Увольте! Как говорил Горький, «человек — это звучит гордо», но только если ему есть чем гордиться, кроме должности папы! А вас ваш папа может отлупить, как сидорову козу, и вы не пикните! Но пикните, если я назову вас глупыми.

Вовочка обвёл глазами слушающих перебранку соседей:

— Мы все здесь, как в подводной лодке, связаны одной нуждой! И важно не то, чей отец главнее, а кто человечнее! «Не место красит человека, а человек место»! И пока вы кичитесь своим «положением», пока смотрите на нас свысока, вы так и останетесь двумя пустышками, раздутыми самомнением, как мыльные пузыри! А в подтверждение истинности своих слов я могу надуть пузырь, который будет краше вас обоих.

С этими словами Вовочка взял со своего стола банку с мутной жидкостью и трубочкой в ней и, как фокусник, начал надувать прозрачные мыльные шары. Они кружились в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги, словно насмехаясь над тщеславием и гордыней. Коммуналка замерла, зачарованная этим представлением, а Толик и Тёма стояли обезоруженные, словно оплёванные. Великая коммунальная битва была выиграна Вовочкой. Он, словно Давид, поверг Голиафа тщеславия, доказав, что остроумие и человечность всегда сильнее помпезности и напыщенности, рождённых от «нужного» папы. Братики решили, что нет смысла стоять и терпеть это издевательство и тихонько смылись, пока свидетели их унижения любовались пузырями. Да и как им было тягаться с Вовочкой? «Против лома нет приёма».

Зато в щель открывавшейся двери Петровых проскользнул Барсик и, влекомый ароматами еды, ринулся на кухню, где в первую очередь начал тереться о ноги Вовочки. Он не разбирался в хитросплетениях социальной иерархии. Барсик играл с Вовочкой, мурлыкал на коленях у Толика, спал на подушке рядом с Тёмой. Он просто любил мурлыкать, играть и ловить мышей. Он был нейтральным наблюдателем, этаким котом-диссидентом, которому было плевать на лозунги и партбилеты. Он знал, что в конечном итоге все мыши — братья, а вражда — лишь глупая игра людей, которую приходится терпеть. Барсик был единственным мостом между этими воюющими сторонами. Он был дипломатом и миротворцем.

Мать Вовочки, устав от вечных мальчишечьих склок, узнав от тёти Клавы о произошедшей баталии, вздыхала:

— Эх, была бы моя воля, я бы их всех в разные углы двора расставила!

Но она была лишь дворником, а не вершителем судеб. Её метла могла подметать чужие грехи, но не могла примирить два враждующих клана коммунальной квартиры.

Их распри, как ядовитый плющ, прорастали через все щели коммуналки. Толик и Тёма мстили Вовочке за «неуважение к труду парторга», Вовочка — за их высокомерие и родительскую спесь. Их битва была отражением классовой борьбы в миниатюре, войной характеров, войной детских обид, приправленной советским идеологическим соусом.

Вовочка, Мариванна и Малая Земля

Ещё в первом классе любопытный нос Вовочки привёл его к закрытым дверям комсомольского собрания. В повестке дня среди прочих тем значилось: Связь с современностью книги Л.И. Брежнева «Малая Земля».

На собрание Вовочку, конечно, не пустили, но зерно сомнения посеяли: «Брежнев? Книги пишет? Надо почитать…»