Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

Кто мог думать тогда о том, что в один прекрасный день я стану его счастливой женой! Папа ответил ей: она свободна выбирать кого хочет; он никогда не будет влиять на меня, и об этом плане он тоже ничего не скажет мне ввиду того, что знает, как я отношусь к мысли о замужестве из-за моей юности. Фриц, который в то время долго гостил у тети Елены, приходил к нам по вечерам как родственник, без доклада. Его посещения учащались, я чувствовала его намерения и однажды рассказала все об этом Мама, в ужасе и задыхаясь от негодования. Он был вдвое старше меня, в свое время он танцевал с Мама, он сверстник моих Родителей; я относилась к нему как к дяде, да ведь я же была связана своим обещанием!

На следующий день было воскресенье. Когда Фриц пришел в церковь во время обедни, как раз читали из Апостола о диаконе Святом Стефане. Конечно, я усмотрела в этом указание свыше, и Фрицу было окончательно в любезной форме отказано.

Я совсем не спешила выходить замуж; мне было так хорошо, и я была так счастлива дома. Папа только смеялся, когда я говорила ему об этом. «Я сдержу свое слово, – говорил он, – ты свободна и можешь выбрать кого хочешь». – «Папа, решите вы за меня, мне кажется, я не смогу решиться покинуть вас». Он обнял меня и сказал серьезно и ласково: «За кого ты выйдешь замуж, не зависит ни от меня, ни от тебя. Только один Господь решит это». Эти слова подействовали на меня как бальзам.

В июне из-за здоровья Мама предполагалось поехать в Эмс, но из Берлина написали тревожное письмо, и мы ускорили поездку. Генерал фон Раух[250] нашел Дедушку очень ослабевшим. Он несколько раз выразил желание видеть своих семерых детей у себя. Мы немедленно выехали. Уже в Сувалках нас ожидали тревожные вести. Сообщали из Берлина, что последние дни он не покидал постели. Какими ужасными были последующие дни. Мама и ее сестры сменялись у постели больного. Вся остальная семья собиралась в салоне, так называемой Комнате попугаев, я почти всегда в обществе Саши и Марихен, младшей дочери тети Марьянны. Дяди, их жены и другие бесчисленные родственники стояли группами, в зависимости от руководивших ими ревности или симпатии. Бывали сцены, граничившие с карикатурой.

Тетя Элиза (Кронпринцесса)[251] держалась в стороне и очень тихо. Но как только она делала движение по направлению комнаты больного, все невестки тотчас же следовали за ней. Принц Карл старался их удержать, тогда Мэри делала ему сцену. Однажды Августа (впоследствии Императрица)[252] с возмущением обратилась к старому принцу Августу и пожаловалась ему на такое поведение. Тот попробовал снова восстановить мир между ними. Насколько задушевно было отношение семи детей и Дедушки между собой, настолько плохо ладили между собой четыре невестки. Возможно, что виной этому была громадная разница их темпераментов.

Мои Родители очень ценили тетю Элизу, и последующие события показали, что они не ошибались. В семье не любили ее холодного вида и ее спокойную, немного сухую манеру обращаться с людьми. Она же чувствовала, что ее осуждают, и держалась в стороне от других, предпочитая им общество своих сестер и мужа, который ее обожал. Я была совершенно очарована ею и не находила ее ни в какой мере холодной. Мне она казалась самой естественностью, чуждой всяких поз и фраз. Она была баваркой, католичкой и выросла в скромной домашней атмосфере, так как ее отец, Король Максимилиан I, вступил на престол только из-за неожиданной смерти своего брата.

Она привыкла к южнонемецкому уюту и, попав в суровую и холодную атмосферу Прусского Двора, долго тосковала по родине. Но ее супружеская жизнь была идеальной. Она была не только поверенной, но даже советницей своего мужа. Последние годы его жизни, во время его болезни, она была настоящей сестрой милосердия. Только вдовой – последняя Королева Пруссии – она смогла завоевать симпатию нового Императора Вильгельма I и подружиться с Императрицей Августой. Таким образом, обе эти женщины наконец оценили и полюбили друг друга.

В одно прекрасное утро Дедушка почувствовал себя лучше и захотел увидеть своих внуков. Он поздравил Сашу с помолвкой и сказал ему: «И моя мать была из Дармштадта». Мне он сделал жест снять чепчик и приказал: «Налево кругом», чтобы он мог видеть меня и сзади. «Выглядишь как новобранец», – сказал он, увидев мою бритую голову.

26 мая, в день Святой Троицы, семья присутствовала на богослужении в Малом дворце. Старый Король причащался и благословил своих детей. Проповедь была очень трогательной, молились о продлении жизни Короля, но вскоре после того, как Папа прибыл из Варшавы, часы Деда были сочтены. Приезд Папа был последней радостью Дедушки. Он узнал его, хоть и не мог больше говорить, взял его за руку, прижал ее к своему сердцу и посмотрел на Мама, точно хотел поблагодарить за то, что Папа так бережет его горячо любимую дочь.

Через несколько часов после этого нас всех позвали. В то время как мы стояли на коленях вокруг умирающего, священник читал отходную. Княгиня Лигниц (урожденная графиня Гаррах, морганатическая жена Короля Фридриха-Вильгельма III Прусского)[253] стояла в изголовье и прижимала к вискам больного одеколон. Затем последовал вздох – молчание – наступил конец. Княгиня поцеловала его лоб, закрыла ему глаза и исчезла, чтобы предоставить место детям. Все рыдали, даже лейб-медик Гримм и старый камер-лакей Кинаст, – это была кончина патриарха. Для меня же это была первая смерть, которую мне довелось увидеть так близко.

Кронпринц, ставший теперь Королем, искал глазами княгиню Лигниц, которая находилась в глубине комнаты. Он тепло поблагодарил ее за любовь к его отцу и заверил в почтении и благодарности всей семьи. В этот день вечером семья собралась в нижнем этаже в комнатах моих Родителей, чтобы читать Евангелие.

Король начал с цитирования слов, которые он видел на стене в одной старой церкви Кёнигсберга: «Мое время в беспокойстве, моя надежда на Господа». Эти слова остались девизом на всю его жизнь.

На следующий день мы с Мама встали рано. Покойного Короля уже перевезли в часовню, где он лежал в шинели и фуражке на походной постели. Камер-лакей и один из адъютантов дежурили при нем. Кроме них, никого не было. Таким образом, Мама могла без лишних свидетелей попрощаться со