История Франции - Марк Ферро

«Франция проиграла сражение, но Франция не проиграла войну».

Эта знаменитая фраза, попавшая на плакаты, напечатанные в Лондоне в июле, не является цитатой из текста Призыва 18 июня. Это дополнение к нему. Потому что Призыв постоянно повторялся, обновлялся, изменялся и без конца совершенствовался.

Де Голль знал, что, находясь в Лондоне, может рассчитывать на поддержку Черчилля. Но кем были французы, на которых он мог положиться?

Он был уже не заместителем военного министра, а простым генералом с двумя звездочками[190] и временным назначением — всего лишь человеком.

Наиболее влиятельные из его возможных сторонников уже отвернулись от него. Первым — Жан Монне, при том что он смотрел на положение дел так же, как де Голль и располагал важными связями в Великобритании и Соединенных Штатах. Монне находил гибельным решение де Голля готовить возрождение Франции на английском фундаменте: «Его организация могла выглядеть как некий орган власти, созданный за границей с целью защиты Англии и ее интересов». Монне был обижен на де Голля за то, что генерал выступил по Би-би-си, не поставив его в известность. Возможно, потому, что Монне сам хотел играть в этом деле главную роль? В любом случае он считал де Голля крайне негибким человеком и полагал, что тот проявит себя скверным лидером. В основном его соображения разделяли Шарль Корбен и Алексис Леже, бывший генеральный секретарь Министерства иностранных дел.

Отрицательно к де Голлю отнеслись также военные, прежде всего генерал Шарль Ноге, командовавший французскими силами в Северной Африке. Когда Черчилль признал «свободных французов», он посмел сказать де Голлю: «Вы в полном одиночестве, поэтому я только вас одного и признаю».

Что ж, де Голль будет вести борьбу в одиночестве. Морально его поддерживают личности второго плана, пока еще никому не известные, такие, как Рене Плевен, который покидает Монне и следует за генералом. Это несколько армейских капитанов, такие как Кениг, де Отклок (будущий Леклерк[191]); это ряд находившихся тогда в Лондоне гражданских лиц — профессор Рене Кассен, Пьер Оливье Лапи, Стефан Эссель, и, наконец, некоторые французы, прибывшие из метрополии.

Немногими представителями высшей военной иерархии, которые позднее присоединились к де Голлю, стали контр-адмирал Мюзелье, в ту пору находившийся в Гибралтаре и бывший не в ладах с Дарланом, и трехзвездный генерал[192] Катру, снятый правительством Виши с должности губернатора Индокитая, после чего он перешел под начало бригадного генерала де Голля…

Одиночество де Голля было невероятным, а действия представляли собой безрассудный акт неповиновения. Всем казалось, что дни Англии сочтены. «Ей свернут шею как цыпленку», — повторял Вейган, и все, причем не только в Виши, готовы были думать точно так же. Если только она не капитулирует до окончательного разгрома — как планировали многочисленные пацифисты в правительстве Черчилля, например лорд Галифакс. В самой же Англии общественное мнение не было подготовлено к мысли о немецком вторжении, допуская лишь возможность воздушных бомбардировок. И если бы вторжение произошло, страна была бы не готова к его отражению.

Более того, у некоторых англичан чувство опасности вызывало «веселое возбуждение». Англия отныне была одна, и война сделалась для нее исключительно национальным делом, чем-то вроде футбольного матча. Победит лучший, и это непременно будет Англия, которая пребывает в наилучшей форме именно тогда, когда освобождается от союзников. «Сейчас, когда у нас больше нет союзников, с которыми нужно церемониться и которым нужно угождать, — писал матери британский король Георг VI, — я лично чувствую себя гораздо более счастливым».

Что это: флегматизм или легкомыслие?

Когда Черчилль говорил англичанам: «Я могу предложить вам лишь кровь, пот и слезы», де Голль, возможно, спрашивал себя, не одинок ли он, даже в этой стране, со своей готовностью и стремлением сражаться — сражаться до конца.

И как раз в этот момент прямо под ноги де Голлю ударила молния. Черчилль только что отдал приказ потопить французский флот, стоявший на якоре в алжирской гавани Мерс-эль-Кебир (3 июля 1940 г.).

Эта мысль была вполне естественной для англичан, опасавшихся, как бы французский флот, возглавляемый известными англофобами, не перешел к врагу. У французов накопилось достаточно злости на Альбион — после эвакуации из-под Дюнкерка и в особенности после отказа послать британские Королевские ВВС на помощь отступающим французским армиям: «Это уже ничего не даст». Подобный священный эгоизм имел, конечно, свои причины, но мало кто мог представить себе всю горечь, испытанную французским военным руководством. Вплоть до подписания перемирия с Германией французские военачальники и помыслить не могли, что немцы покусятся на французские ВМС. Но Черчилль не желал рисковать: пройдя через Испанию и завладев флотом в Мерс-эль-Кебире, Гитлер стал бы хозяином Средиземного моря, особенно после того, как в войну вступила Италия.

В ультиматуме, который британский адмирал Джеймс Соммервил направил французскому флоту, французским морякам, предлагалось на выбор пять решений: продолжать войну вместе с Англией, уйти в английские порты, удалиться в США, перебазироваться на Антильские острова или самим затопить корабли. Отказ означал бой. Адмирал Морис Женсуль проинформировал Виши о единственной альтернативе: прийти в английские порты или сражаться. И действовал так, словно должен был выбирать лишь из этих двух вариантов. Впрочем, перебазирование на Антильские острова или в США действительно противоречило условиям перемирия, и флот, без всякого энтузиазма, начал готовиться к битве. Один линкор сумел прорвать блокаду. Прочие корабли были потоплены. Погибли 1297 французских моряков.

Соображения Черчилля известны. Он не доверяет французскому правительству в Бордо, которое даже не поставило Лондон в известность о проходящих франко-германских переговорах о перемирии.

Реакция Виши выглядит не столь однозначной. Разумеется, в ней присутствует вполне законный гнев. Но также налицо идея об агрессии со стороны британского флота, позволяющая полностью освободить французскую политику от связей с Великобританией. Для Лаваля и некоторых других она уже служит оправданием их сотрудничества с Германией…