Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

В том декабре 1936 года у Сталина опять наблюдались жар, а также тонзиллит. Он уже давно не проходил медицинский осмотр. Его подчиненные вызвали на «ближнюю дачу» доктора Ивана Валединского. Валединский, который не видел Сталина с 1931 года, привез с собой специалиста-кардиолога Владимира Виноградова и специалиста-отоларинголога Бориса Преображенского. Они диагностировали возвращение фолликулярной ангины вследствие артериосклероза. Высокая температура держалась у Сталина пять дней[2325]. Несмотря на это, Сталин 20 декабря 1936 года сыграл роль хозяина на приеме в Кремле для верхушки НКВД по случаю 19-й годовщины создания ЧК и в тот же день присутствовал на съезде жен командиров Красной армии в Большом Кремлевском дворце. 21 декабря он отметил свой официальный 57-й день рождения в кругу приближенных, армейского руководства и родственников, но без детей. «Масса гостей, нарядно, шумно, оживленно, танцевали под радио, разъехались к 7-ми утра», — записывала в дневнике Мария Сванидзе[2326].

В тот же день диктатор нашел время и для дел. В письме премьер-министру Ларго Кабальеро от 21 декабря Сталин, Молотов и Ворошилов повторяли, что они хотят «помешать врагам Испании рассматривать ее как коммунистическую республику», и давали политические советы, словно ученику («Следовало бы обратить внимание на крестьян», «Следовало бы привлечь на сторону правительства мелкую и среднюю городскую буржуазию»). «Вполне возможно, — отмечалось в письме, — что парламентский путь окажется более действенным средством революционного развития в Испании, чем в России»[2327]. Письмо было насквозь пропитано марксистским ревизионизмом. Идея о том, что к социализму можно прийти и эволюционным путем, представляла собой суть воззрений итальянского функционера Коминтерна Пальмиро Тольятти — которого в советских зашифрованных телеграммах называли «Каутским», немецким социал-демократом, заслужившим осуждение со стороны Ленина[2328].

Что могло бы случиться

По словам советского посла Сурица, 14 декабря 1936 года его к себе в дом на Лейпцигер-плац пригласил Герман Геринг. Во время встречи тот разразился монологом о германском Четырехлетнем плане и о том, что двусторонние экономические отношения должны «строиться без оглядки на состояние наших политических отношений», то есть их нужно было «аполитизировать». Геринг допустил продажу некоторых товаров из списка, предъявленного Канделаки, но заявил, что по большинству пунктов нельзя ожидать иного ответа, кроме отрицательного: ни одно государство не станет продавать другому такие сверхсекретные предметы. Суриц выразил протест. Геринг постарался успокоить его, сославшись на мнение Бисмарка о необходимости крепких связей между Германией и Россией[2329]. Спустя десять дней состоялась бесплодная встреча Канделаки и его коллеги с Шахтом (чья звезда закатывалась одновременно с тем, как в экономике восходила звезда Геринга). На ставшие уже традиционными советские предложения о политическом сближении Шахт ответил, что оно было бы возможно, если бы советские власти отказались от политики «окружения» Германии, перестав сотрудничать с Испанией, Францией (то есть конкретно с Народным фронтом) и Чехословакией (путем разрыва пакта о взаимопомощи). Канделаки вернулся в Москву для консультаций. Советские надежды, вдохновлявшиеся назначением Геринга на должность уполномоченного, выглядели иллюзорными.

Наряду с Китаем роль еще одного бастиона в сталинской системе обороны восточных рубежей страны играла Монголия, и 23 декабря 1936 года Сталин принял в кабинете Молотова еще одну делегацию от этой скотоводческой нации во главе с новым премьер-министром Анандыном Амаром. «В старые времена монголы били китайцев, — сказал Сталин. — Чтобы защититься от вас, те построили Великую Китайскую стену». Амар ответил: «Нам, монголам, принадлежали все земли до Великой Китайской стены». Ворошилов с улыбкой заметил: «Вы преследуете империалистические цели!»[2330] Советским властям приходилось тратить все больше денег на укрепление своего уязвимого сателлита.

В Китае Чжоу Эньлаю, осознававшему полную зависимость коммунистов от Советского Союза в плане поставок оружия и припасов, хватало ума, чтобы выполнять приказы Сталина, а не Мао. Кроме того, Чжоу Эньлай получал удовольствие от своего неожиданного влияния на Чжан Сюэляна, который мало кого слушал. Впрочем, Чан Кайши не желал в обмен на свое освобождение давать согласие на восстановление единого фронта. Британский и американский военные атташе, прибывшие в Сиань, подталкивали Чан Кайши к затягиванию тупиковой ситуации, и он делал намеки на то, что может продолжить свою кампанию по окружению коммунистов. Однако в итоге генералиссимус уступил. Одной из причин его податливости было то, что его блудный сын, Цзян Цзинго, осудил отца как врага и вместе со своей русской женой учился в СССР — то есть находился в руках Сталина. Китайским коммунистам была отправлена телеграмма, в которой подчеркивалось, что на переговорах с Чан Кайши должно быть упомянуто и возможное возвращение его сына. Утром 25 декабря Чан Кайши наконец-то дал аудиенцию Чжоу Эньлаю, который в знак покорности со стороны коммунистов отдал честь своему бывшему командиру и, получив от него устное обещание восстановить единый фронт, согласился на его освобождение[2331]. 26 декабря в 2 часа дня, когда Чан Кайши собирался отбыть из Сианя, явился кули с чемоданом, а следом за ним и терзаемый виной Чжан Сюэлян, заявивший, что он сдается и желает вместе с Чан Кайши и его свитой отправиться в Нанкин. Чан Кайши сделал вид, что прощает его[2332]. Они улетели из Сианя на боинге Чжан Сюэляна, причем Чан Кайши сидел на месте второго пилота.

Чан Кайши оказался прав в отношении потенциальных выгод его рискованного визита в Сиань: 26 декабря, по возвращении в Нанкин, его встречали толпы людей. (Спустя два месяца Чан Кайши сравнивал свои несчастья в Сиане с крестным путем Иисуса Христа[2333].) Его ближайшее окружение призывало его продолжить наступление и раз и навсегда покончить с коммунистами[2334]. Три коммунистические армии на севере провинции Шаньси, возможно, достигали численности 50 тысяч человек, из которых оружие имелось менее чем у 30 тысяч при полном отсутствии военно-воздушных сил. Численность войск Чан Кайши составляла более 2 миллионов человек, включая 300 тысяч, обученных немцами (многие из них имели немецкое оружие); также у него имелось 314 боевых самолетов и 600 летчиков. Колоссальным был и его политический авторитет. Однако уже не раз подтверждавшаяся способность генералиссимуса к предательству отступила перед осознанием необходимости в иностранной помощи для Китая, а кроме того, он уважал обещание проводить сталинскую политику единого фронта, которое дал Чжоу Эньлаю и Чжан Сюэляну. Чан Кайши выделил коммунистам небольшую территорию и выдавал средства на финансирование их собственной администрации и армии, подчинявшихся Мао. Сталин удерживал в СССР сына Чан Кайши в качестве гарантии того, что