Шпаргалка для ленивых любителей истории. Комплект из 3 книг - Александра Маринина

Двойная деликатность как инструмент приближения к правде

Если вы читали пьесу Шекспира «Генрих Пятый», видели ее на сцене или смотрели одну из экранизаций, то наверняка обратили внимание, что Карл Шестой Безумный выведен там вовсе не безумным. Шекспир вообще постоянно перекраивает своих персонажей, делая их отличными от реальных исторических лиц, в угоду драматургическому замыслу, а в ряде случаев – из-за отсутствия информации. Но поскольку в случае с королем Франции невозможно допустить, чтобы драматург не знал о его проблемах с психикой (об этом знала вся Европа!), приходится делать вывод, что был некий замысел, стояла некая задача. Какая же? Что могло заставить автора до такой степени погрешить против истины, чтобы скрыть от зрителей очевидный и всем известный факт?

Версия первая: деликатность по отношению к августейшей особе. Возможно? Вполне. Но если мы обратимся к пьесе о следующем короле Англии, Генрихе Шестом, то увидим, что Шекспир совершенно не стеснялся показывать его безумие. Получается, по отношению к монарху своей страны можно проявлять «бесцеремонность», а короля вражеской державы следует уважать? Нет, как-то не вяжется.

Версия вторая: деликатность по отношению к вопросам наследственности. Не будем забывать, что женой Генриха Пятого стала дочь Карла Шестого Безумного, Екатерина Валуа. Да, их общий сын, Генрих Шестой, стал последним правителем из династии Ланкастеров, его единственный наследник, Эдуард Вестминстерский, погиб в войне Алой и Белой розы, на смену им пришли Йорки, не связанные кровными узами с больным королем Франции, так что по мужской линии психическое расстройство уже не передалось. А по женской? Екатерина ведь после смерти мужа-короля снова вышла замуж, рожала детей, и один из ее сыновей стал отцом Генриха Тюдора, будущего короля Англии Генриха Седьмого. А Генрих Седьмой у нас – родной дедушка великой королевы Елизаветы, во времена которой творил Шекспир. Если показать французского монарха в период обострения заболевания или вообще хоть как-то намекнуть на его душевное нездоровье, то могут возникнуть не совсем приятные вопросы, касающиеся правящей королевы. Если принять эту версию, то становится понятным, почему у Шекспира Карл Шестой выглядит вполне адекватным и полностью здоровым человеком.

Однако постановщиков сериала «Пустая корона» столь грубое нарушение исторической правды, по-видимому, не устроило. Как быть? Шекспировский текст менять нельзя, дописывать его тоже нельзя, можно только делать купюры, но это в данном случае мало спасает. И вся тяжесть исправления авторских неточностей легла на плечи актера Ламбера Вильсона, исполняющего роль короля Франции. Когда Карл Шестой произносит предписанные Шекспиром реплики, он, на первый взгляд, выглядит разумным и нормальным, хотя и чрезмерно спокойным, несмотря на остроту и важность обсуждаемых вопросов, но как только он умолкает и дает возможность говорить другим участникам сцены, его взгляд делается напряженным, словно он с огромным трудом пытается понять хоть что-то из происходящего. Нет царственной осанки монарха, плечи опущены, глаза ничего не выражают. Складывается впечатление, что Карла как-то более или менее подготовили к ситуации, объяснили, какие слова он должен произнести. Но ведь невозможно предусмотреть, что скажут другие участники сцены, и нельзя объяснить заранее смысл сказанного ими, поэтому королю приходится напрягаться, чтобы окончательно не выпасть из хода обсуждения. В сцене подписания договора в Труа французский король не выглядит униженным и раздавленным, каким, по идее, должен быть. Он просто ужасно устал от всех этих сложностей и тонкостей, сути которых он не понимает; он должен отговорить положенный текст, стараясь при этом ничего не перепутать и не забыть.

Хронисты и историки пишут, что в светлые периоды Карл Шестой был спокойным и любезным, всем демонстрировал хорошее отношение, ни с кем не ссорился. Вот примерно таким и показал нам короля Франции режиссер фильма «Генрих Пятый» из сериала «Пустая корона».

Забавно вышло: сначала Шекспир из соображений политкорректности исказил действительность; потом режиссер исказил Шекспира, проявив при этом деликатность по отношению к авторскому тексту. А в итоге вышло приближение к правде. Вот ведь как бывает!

И, кстати, у Шекспира, как и в фильме, при подписании договора в Труа присутствует пожилой Жан Бесстрашный, герцог Бургундский, который на самом деле уже убит. В реальности переговорами занимался его сын, Филипп Добрый, молодой человек 23 лет. А за спиной у французского монарха в кадре стоит его старший сын, дофин Людовик, хотя в шекспировском тексте его в этой сцене вообще нет. Да, он не произносит ни слова (дописывать нельзя!), но хотя бы молча стоит, выражая эмоции мимикой и позой. И это правильно. Потому что невозможно объяснить, почему при подписании такого важного для всей страны документа, определяющего порядок престолонаследия, не присутствует сам наследник престола. Шекспир такой ерундой не заморачивался и просто исключил дофина из числа присутствующих, но режиссер не смог пройти мимо подобной несуразности. На самом деле дофин Людовик уже давно умер, следующий наследник, Жан, тоже умер, в живых остался только младший сын, Карл, но король в том же самом договоре лишает его прав наследования короны и изгоняет. Шекспир просто опускает все эти моменты и делает прямую, как палка, связку: проиграли битву при Азенкуре – согласились на передачу трона Англии. Поэтому в его тексте в финальной сцене нет вообще никаких дофинов, а режиссер постарался хоть немножко исправить явную несостыковку. Пусть присутствует хоть какой-нибудь сын короля, чтобы не получилось совсем уж неправдоподобно.

Парламент одобрил договор, заключенный в Труа, вызвал дофина Карла на суд, а когда тот, вполне ожидаемо, не явился, приговорил его к вечному изгнанию из Франции.

Что ж, королева Изабелла своего добилась: нелюбимый сын, казалось, окончательно сошел с политической арены. Так что же это была за женщина, дьявол во плоти или безмозглая игрушка в руках амбициозных политиканов? Она в юности не интересовалась ничем, кроме развлечений, и на увеселения и пышные праздники тратились такие суммы, что народ очень скоро ее возненавидел. Под гнетом налогов жизнь простых французов становилась все более невыносимой, нужно воевать с Англией, а денежки-то вон куда, оказывается, уходят! От людских глаз непомерные траты королевского двора не спрячешь, особенно если в честь королевы из городских фонтанов льется вино и на улицах даются театрализованные представления. Народное негодование постепенно сконцентрировалось на одной только королеве, ее стали называть исчадием ада и виновницей всех бед, случавшихся с Францией. Король сошел с ума? Виновата Изабелла. Засуха или неурожай? Тоже она, королева, всему виной. Для руководства страны такая ситуация была очень удобной: пусть французы во всем винят королеву-иностранку, немецкую принцессу, она послужит громоотводом народного гнева от высокопоставленных