Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

прочных и трогательных отношений, еще одна подруга Черчилля отмечала потрясающую силу Клементины. «Я никогда не думала о ней в политическом контексте, но всегда как о королеве красоты в бальном зале, — вспоминала Вайолет Асквит. — До тех пор, пока она не вышла замуж за Уинстона, я и не знала о ее либеральном происхождении и традициях и, что еще важнее, о том, что для нее самой характерны мощные либеральные инстинкты. Вскоре я обнаружила, что она в самом деле от природы больший либерал, чем Уинстон, и это открытие принесло мне изрядное облегчение. Ведь в начале их семейной жизни ей довелось в полной мере разделить с ним тяготы его политической судьбы».

Тяготы эти были сродни недавним язвительным дебатам по поводу Брекзита; если предполагалось обсуждать такие болезненные вопросы, как, например, реформа палаты лордов (а либерал Черчилль весьма грубо высказывался о потомственных герцогах, наследующих политическую власть), молодоженов мистера и миссис Черчилль на такие званые обеды и ужины не приглашали, поскольку их взгляды считались неприемлемыми. Многие хозяйки салонов высшего общества внесли Черчилля в списки «неприкасаемых». Клементину много лет спустя спросили, было ли все это для нее трудным. «Я нисколько не возражала, — сказала она. — Это было так увлекательно; я чувствовала себя героиней и очень собой гордилась!»

Настоящие друзья вроде Вайолет Асквит оставались верными и преданными и потом описывали те события сквозь розовые очки ретроспективного взгляда. Какова была их немедленная реакция, когда они впервые узнали, что Черчилль сделал Клементине предложение?

Письма из замка Слэйнс. Вайолет Асквит, август 1908 года

[29]

Ходили слухи, что заявление Черчилля о намерении жениться на Клементине, сделанное Вайолет Асквит и ее семейству во время отпуска в Шотландии в 1908 году, привело к одному весьма любопытному эпизоду: Вайолет на несколько часов пропала где-то среди скал и дюн побережья Абердиншира. Ее нашли без сознания, и позже она заявила, что искала там какую-то потерянную ранее книгу. Не так давно кто-то высказал предположение, что это был саморазрушительный крик о помощи. Но письма, которыми Вайолет обменивалась с ее близкой подругой Венецией Стэнли (по совместительству любовницей ее отца), наталкивают на другую мысль.

Письмо Вайолет Венеции Стэнли, август 1908 года

Жизнь здесь невероятно энергичная и здоровая. Я занимаюсь греческим три часа в день… потом гольф с отцом на самых длинных и буйных дюнах Шотландии… потом я сижу… на самом краю скользких ракушечных скал…

Я только что услышала от Уинстона новость о его помолвке с Хозье и должна сказать: я гораздо больше рада за нее, чем мне жаль его. Как я часто говорила, жена будет значить для него не больше, чем декоративный буфет, а она нетребовательна, ее такой статус вполне устроит. Будет ли он в итоге недоволен тем, что она глупа, как сова, не знаю (такая опасность, без сомнения, существует), — но пока она, по крайней мере, отдохнет от шитья одежды для себя, а он, должно быть, все же немного в нее влюблен. Отец пророчит им обоим катастрофу (чур меня). Не уверена. Он никогда не желал жены-критика, жены-реформатора — хотя именно такая ему действительно нужна, — которая заполнит пробелы в его кругозоре и т. д. и удержит его от ошибок… я телеграфировала им обоим с мольбами приехать сюда (как он собирался) 17-го числа; разве не забавно? Отец относится к этому довольно холодно — и к У[инстону] вообще, а у Марго есть странная теория, что Клементина сумасшедшая! Она упорно за это предположение держится, несмотря на все мои заверения, что она здравомыслящая до зевоты.

Ответ Венеции Стэнли Вайолет

Дорогая моя, ну как тебе не радоваться за Уинстона. Очень мне интересно, станет ли Клементина такой же кабинетно-министерской занудой, как Памела (Маккенна, жена политика Реджинальда. — С. М.). Думаю, нет, она же такая скромница… Я получила от Клемми чрезвычайно восторженное письмо со всеми этими новостями. Интересно, насколько глупой ее считает Уинстон…

Кровь и пули. Осада Сидней-стрит, 1911 год

[30]

Теперь он занимает пост министра внутренних дел, хотя ему всего тридцать пять: рыжие волосы поредели, лицо раздалось, а глаза смотрят в линзу фотоаппарата с неослабевающим вызовом. На дворе 1910–1911 годы, и трудовой конфликт на угольной шахте в Тонипанди, Южный Уэльс, окончательно и бесповоротно обеспечил Черчиллю репутацию заклятого врага рабочего класса. Те события и сегодня помнят (неправомерно!) преимущественно как инцидент, когда Черчилль отправил правительственные войска стрелять по бастующим. Это не совсем так: войска действительно были приведены в боевую готовность, но все схватки рабочих (без пуль) велись с полицией. Хотя в одном более позднем столкновении в Лланелли[31] войска все же участвовали.

Обвинения Черчилля в событиях в Тонипанди — попробуйте и в наши дни вспомнить о нем в Южном Уэльсе — обесценивают одно из его самых прогрессивных достижений в Кабинете министров: серьезную тюремную реформу, которая не только предусматривала сокращение времени, проводимого преступниками в одиночном заключении, но и привела к сокращению численности заключенных в целом.

Кроме того, имя Черчилля в некоторых частях лондонского Ист-Энда до сих пор ассоциируют с еще одной знаменитой перестрелкой, которая со временем приобрела несколько фольклорный статус: с осадой Сидней-стрит, во время которой навязчивое стремление Черчилля оказаться в центре внимания настолько разозлило одного коллегу из Уайтхолла, что Уинстону пришлось попытаться перевести все в шутку, начав шепеляво умолять того: «Ой, пожалуйста, не ругайте меня!» Но стычка с коронером на дознании неделю спустя дала, судя по всему, еще один повод для критики его желания быть в фокусе внимания.

Черчилль и Сталин упустили шанс впервые встретиться друг с другом в убогих трущобах восточного Лондона. Дело в том, что в 1907 году Иосиф Сталин недолгое время жил в огромной ночлежке в Уайтчепеле. Этот район — сырой, темный, застроенный убогими многоквартирными домами и полный тесных, грязных переулков, — отчасти служил убежищем для сбежавших из России радикально настроенных граждан и жителей Восточной Европы; кредо для некоторых из них (но не для Сталина) была анархия.

В 1909 году в северном Лондоне произошел инцидент, получивший название «Тоттенхэмские беспорядки». Два вооруженных грабителя, еврейские иммигранты из Латвии, попытались ограбить фургон с зарплатой для рабочих. В результате два человека погибли и еще двадцать получили ранения. В декабре 1910 года трое латышских анархистов — двумя из них были Георг Гардштейн и человек, известный как Петр «Художник», — совершив ограбление и убив трех полицейских, укрылись в доме всего в паре улиц от Уайтчепела. У них имелось оружие, и они были готовы стрелять в любого, кто приблизится к их укрытию. Одним из тех, кто решился это