Возвращение на Большой Каретный - Анатолий Борисович Утевский

нас, несмотря на разные профессии, характеры, интересы и возраст, объединяло очень многое. И лучше всего об этом говорил (а позже и писал) сам Высоцкий, подчёркивая, что общими были такие человеческие черты, как терпимость в отношении друг к другу, мудрость, ненавязчивость, стремление делать добрые дела и неприятие таких качеств, как глупость, серость, трусость.

Всеволод (Сева) Абдулов был одним из самых близких друзей Володи, начиная со студии МХАТа. Вот что рассказывал об этой дружбе сам Сева, мой близкий товарищ:

«Я приехал в Москву и поступил в Школу-студию МХАТа. Там существовала такая система: те, кто заканчивают школу, несмотря на загруженность (дипломные спектакли, госэкзамены, суета по поводу будущего трудоустройства), абсолютно все бегали в приёмную комиссию, чтобы увидеть, кто будет следующим набором у их педагогов? Володя подсел ко мне на консультации, пытался чем-нибудь помочь и пристально следил за всем, что я делал. Таким было наше первое знакомство. Но я его знал и до этого: я сразу посмотрел все дипломные спектакли выпускного курса студии видел Володю и в роли Бубнова («На дне»), и Папеньки в чеховской «Свадьбе». Только «Золотого мальчика» не видел, Высоцкий был там помощником режиссёра и играл какую-то ерунду. А главной его работой стал Бубнов, двадцатилетний Володя играл его так, что с ума сойти можно было!.. Это тоже было началом знакомства.

После окончания Школы-студии Володя поступил в Театр имени Пушкина, а у меня началась учёба на первом курсе. Общались: он заходил ко мне, я бывал у него на улице Телевидения. Потом мы попытались затеять свой театр — новый театр на базе клуба имени Дзержинского. Встречались там, репетировали. Пять лет разницы в возрасте не сказывались на наших с Володей отношениях, не замечались нами. С самого начала сложилось так, что мы никогда друг перед другом не качали права. Не было выяснения отношений: кто главный, кто не главный. Чаще — главным был Володя, иногда — я. Говорил: «Володя, ну нельзя же так! Возьми себя в руки, сократись!..» — и всё такое прочее.

В 1962 году у Володи был не самый легкий период жизни, и в наших разговорах постоянно звучала ненавистная мне тема: «Володя, нельзя так пить, пора одуматься и хорошо себя вести…» Как-то раз ложусь спать и с трудом различаю звонок в дверь. Открываю — стоит Володя. Побитый, несчастный. Где-то в районе сада «Эрмитаж» его сильно отметелили. Я уложил его спать, сел рядом в кресло и потом — не помню, сколько часов — говорил, читал ему нравоучения. Он сквозь сон поддакивал. Потом мы заснули: я в кресле, он на постели. Утром я убежал в Школу-студию, а когда вернулся, Володи не было — ушёл на репетицию в театр и оставил мне записку: «Ты самый близкий мне человек… Я не предполагал, что друг может быть так необходим…» и т. д. Если Володя на меня кричал, я не сопротивлялся. Если начинал орать я — не сопротивлялся Володя. Когда мы начинали ругаться, присутствующим становилось страшно. Кто-то залезал под стол, чтобы не слышать этого и не видеть, кто-то выскакивал в другую комнату… Мы так кричали! Хотя никогда не дрались. Спасало то, что после крика тот из нас, кто был не прав, признавал это».

Когда Сева Абдулов попал в тяжелейшую автокатастрофу где-то под Ефремовом и несколько недель буквально был между тем и этим светом, Володя метался между Москвой и Ефремовом, между своими спектаклями и больницами, плакал и пел для медперсонала, заклинал врачей вытащить Севу с того света. И ведь вытащили. Позднее Сева Абдулов и Володя Высоцкий вместе снялись в одном фильме: «Место встречи изменить нельзя».

…Артур Макаров был одним из близких друзей Лёвы Кочаряна. Впоследствии познакомился с ним и я и крепко подружился. А в 1954 году уже мы с Лёвой познакомили Артура с Высоцким, который тогда ещё учился в школе. И тогда, как пишет в своих воспоминаниях Артур Макаров, «круг замкнулся». Артур многое сделал для того, чтобы Володя чувствовал себя ровней в компании людей старше его. Макаров запомнился мне сильной личностью, талантливым литератором, спортсменом, человеком жёстким, но справедливым. Он пользовался у нас безграничным авторитетом. Володя привязался к Артуру так сильно, что одно время даже пытался ему подражать какими-то жестами, словечками. А впоследствии Высоцкий посвятил ему эту песню:

Лежит камень в степи,

А под него вода течёт,

А на камне написано слово:

«Кто направо пойдёт —

Ничего не найдёт,

А кто прямо пойдёт —

Никуда не придёт,

Кто налево пойдёт —

Ничего не поймёт

И ни за грош пропадёт».

Перед камнем стоят

Без коней и без мечей

И решают: идти или не надо.

Был один из них зол -

Он направо пошёл,

В одиночку пошёл, —

Ничего не нашёл —

Ни деревни, ни сёл, —

И обратно пришёл.

Прямо нету пути —

Никуда не прийти,

Но один не поверил в заклятья

И, подобравши подол,

Напрямую пошёл, —

Сколько он ни бродил —

Никуда не добрёл, —

Он вернулся и пил,

Он обратно пришёл.

Ну а третий был дурак —

Ничего не знал и так, —

И пошёл без опаски налево.

Долго ль, коротко ль шагал —

И совсем не страдал,

Пил, гулял и отдыхал,

Ничего не понимал,

Ничего не понимал, —

Так всю жизнь и прошагал —

И не сгинул, и не пропал.

Конечно же, обывателю наша своеобразная коммуна на Большом Каретном представлялась сборищем чуть ли не тунеядцев. Представьте: обычные люди идут утром на работу, вечером домой, а здесь — поздно встают, поют песни, бегают с пустыми бутылками. В общем, непорядок. А раз так, надо доложить, «стукнуть» куда следует. Доброжелателей было достаточно, и Артура Макарова с его заработками «неизвестного» происхождения решили выселить из Москвы. Хорошо, что вступился «Новый мир», во главе которого в то время был Александр Твардовский. Помнится, именно тогда Высоцкий в соавторстве с Макаровым написали юмористический «Гимн тунеядцев», который исполнялся на весьма известную мелодию. Вот два фрагмента из него:

И артисты, и юристы, —

Тесно держим в жизни круг,

Есть средь нас жиды и коммунисты,

Только нет средь нас подлюг!

А припев такой:

Ребята, в путь, в путь, в путь!

Идём сдавать посуду,

Её берут повсюду,

Работа нас не ждёт!

Ребята, вперёд!

В нашей компании частым гостем был Вячеслав Савосин, ставший впоследствии известным художником и поэтом. Читатель старшего возраста наверняка припомнит его знаменитый портрет Хемингуэя, который стал графическим символом 1960-х годов. Впоследствии Вячеслав Савосин посвятил Володе стихотворение.