Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

В то время как советское высокомерие столкнулось в Испании с местной гордостью, сама Испанская Республика была не в состоянии финансировать испанское посольство в Москве в течение первого года его существования и держать своего представителя в курсе всех событий, даже несмотря на то, что послу, д-ру Марселино Паскуа — специалисту по медицинской статистике, знавшему русский, — был предоставлен необычайный доступ к самому Сталину (а также двухэтажный особняк с восемью спальнями, четырьмя ванными комнатами, двумя кухнями и двумя салонами). Согласно протоколу Сталин не принимал иностранных послов, однако 3 февраля 1937 года он вместе с Молотовым и Ворошиловым принял в своем «Уголке» Паскуа, который вручил ему личное письмо от Ларго Кабальеро (от 12 января)[2409]. Советская троица предупредила посла, что шифр Испанской Республики легко взломать, и посоветовала ему держать связь через курьеров, а не по телеграфу. (Спустя восемь месяцев Ворошилов еще раз повторил свое предупреждение.) В свою очередь, Паскуа дал понять, что Испания хотела бы подписать договор о дружбе. Сталин ответил отказом, неискренне заявив, что, «если Испания будет несколько дистанцироваться от СССР», республика «сможет получить помощь от Англии»[2410]. Беседа продолжалась почти пять часов. Сталин попросил Паскуа передать испанскому народу его пожелание «полной победы над внутренними и внешними врагами Испанской Республики»[2411].

На следующий день Сталин провел большое закрытое заседание, посвященное ходу войны в Испании, вызвав на него танкистов, летчиков, инженеров и прочих, имевших непосредственный опыт сражений в этой стране. Какие выводы были сделаны по итогам заседания, неизвестно[2412]. Но в том же феврале Политбюро одобрило продажу Испании еще одной крупной партии оружия, исходя из списков, составленных Ворошиловым и Урицким. Сталин в ходе беседы с Паскуа плохо отзывался о собственных дипломатических представителях в Испании. 9 февраля Политбюро методом телефонного опроса высказалось за замену Розенберга его заместителем Гайкисом. Розенберг был отозван для консультаций и выехал в Москву; впоследствии исчез и Гайкис[2413]. Всего через девять месяцев после появления советского посла в Испании Москва снова осталась без него. В свою очередь, Испания на следующий год отозвала своего посла и не прислала нового, после чего в ее московском посольстве осталось больше собак, чем испанских граждан[2414]. Испанские социалисты старой закалки относились к коммунистам с крайним недоверием и видели в Советском Союзе не более чем средство для достижения своих целей.

Советские советники сами нередко находились на ножах друг с другом. Кольцов с попустительства советских военных играл роль внештатного советника и советского агента, приводя в ярость функционеров Коминтерна, которые писали на него доносы в Москву. Берзин жаловался Ворошилову и Ежову на то, что испанское правительство недовольно орденоносным оперативником НКВД Александром Орловым, и рекомендовал отозвать его. Орлов, назначенный руководителем резидентуры НКВД в Испании, в конце февраля 1937 года писал в Москву, что советский военный атташе «Горев не обладает военным опытом. В военных делах он ребенок. [Берзин] хороший член партии, но он не специалист — и это верхушка нашего командования»[2415]. Горев сетовал на то, что «все они обвиняют друг друга в тысячах смертных грехов, собирают друг о друге факты, даже самые незначительные, и обвиняют друг друга во вмешательстве». Вообще-то ему стоило бы помалкивать, так как он сам жаловался Ворошилову, что командир советских танкистов генерал Семен Кривошеин «до сих пор не усвоил, о чем можно говорить по телефону, а о чем нельзя»[2416]. Впрочем, советские советники нередко оказывались между молотом и наковальней. «Перед моим отъездом товарищ Ворошилов дал мне краткие указания относительно работы наших людей, — докладывал Григорий Штерн, назначенный старшим официальным советским военным представителем в стране. — Ни в коем случае не отдавать приказов, но… сделать все необходимое для победы»[2417].

Понятно, что Ворошилов нарушал собственные строгие приказания, отдавая конкретные приказы вплоть до того, куда направить танки, в попытках руководить всеми военными операциями из Москвы[2418].

Советские военные советники, либо сообразив, чего от них ждет Сталин, либо заразившись его заговорщическим мировоззрением, все чаще писали о предательстве. «…фашистская интервенция в Испании и троцкистско-бухаринские банды, орудовавшие в нашей стране, — звено одной цепи», — докладывал в Москву один советник. В том же духе в Москву писал Сташевский, главный советский политический оперативник в Испании: «Я уверен, что провокации кругом полно и не исключено, что существует фашистская организация среди высших офицеров [республики]». В тылу у республиканцев действительно был раскрыт и арестован ряд действующих или готовившихся агентов итальянской разведки и гестапо, но неизвестно, это ли имел в виду Сташевский[2419]. Сталин требовал проведения расследований, но он-то имел в виду именно коварных советских советников: «Проверьте всех шифровальщиков, радистов и вообще всех, кто работает со связью, и наберите для штаба новых людей, лояльных и боеспособных… Без этой радикальной меры республиканцы неизбежно проиграют войну. Это наше твердое убеждение»[2420].

Война на истощение

Сталин назначил очередной пленум Центрального комитета на 20 февраля. Повестка дня, одобренная Политбюро 5 февраля, включала доклад по делу Бухарина — Рыкова (Ежов), три доклада о вредительстве и шпионаже в промышленности (Орджоникидзе, Каганович, Ежов) и доклад «О политическом воспитании партийных кадров и мерах борьбы с троцкистскими и иными двурушниками в парторганизациях» (Сталин)[2421]. Также был запланирован доклад о выборах в партийные организации и в новый Верховный Совет (Жданов) в соответствии с новой конституцией. Без ведома членов Центрального комитета в ходе подготовки к пленуму Георгий Маленков, 35-летний аппаратчик, отвечавший за кадры, втайне составлял списки «антисоветских элементов». Они включали всех «бывших»: царских чиновников, армейских офицеров, полицейских, купцов и дворян; белых офицеров и лиц, служивших у белых; эсеров, меньшевиков и кулаков — всего восемнадцать категорий людей, которые рассматривались как цели для их вербовки иностранными агентами. «Следует в частности отметить, — подчеркивал Маленков в сопроводительной записке Сталину (15.02), — что в настоящее время насчитывается более 1,5 миллиона бывших членов и кандидатов в члены партии, исключенных из нее или в ходе событий утративших партийные билеты в различные моменты после 1922 года». Более 100 тысяч из них он назвал «чуждыми» или «социально вредными». Сталин подчеркнул эти цифры[2422].

Число предполагаемых врагов неожиданно резко выросло, причем они были повсюду. Например, на московском шарикоподшипниковом заводе насчитывалось 1084 исключенных из партии и всего 452 члена партии — и эта тревожная картина наблюдалась на стратегических предприятиях по всему Союзу[2423]. А ведь позиции партии были наиболее сильны именно на крупных заводах. Разумеется,