«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

убийстве Г.Г. Карлсена, об избиении Шрадера и о том, что полиция бессильна перед толпой, градоначальник заявил, что не понимает, как это могло случиться, и пояснил: «Я был на фабрике Цинделя, говорил с толпой, сказал представить мне списки нежелательных для рабочих лиц, и мне казалось, что удалось убедить толпу»[529].

Тогда же А.А. Адрианов велел для разгона толпы действовать саблями, «но только плашмя» или хотя бы шашками в ножнах. В тот же вечер 27 мая пострадала квартира потомственного почетного гражданина Винтера, расположенная при его фабрике «Винтер и К°». Подойдя к дому управляющего, толпа потребовала выдачи старшего мастера германского подданного Кольпака, но оказалось, что он уже оставил квартиру при фабрике. Узнав, что его нет, толпа повела супругов Винтер в участок. Дорогой раздавались крики: «Они напились русской кровью», подходя к Пятницкому участку, кто-то ударил жену Винтера кулаком по спине. Однако избиение было остановлено в самом начале полицией, укрывшей супругов Винтер в помещении участка, где уже находилось несколько немцев, доставленных подобным же образом. Между тем оставленная ими квартира подверглась полному разгрому, прекратившемуся лишь по прибытии наряда конной полиции. Разогнав толпу нагайками, наряд арестовал 63 человека, расхищавших в квартире Винтер разное имущество. Толпившийся у фабрики народ градоначальник А.А. Адрианов приказал разогнать, и если не разойдутся – «отодрать нагайками». В конных городовых посыпались камни, но толпа была рассеяна. Отдав приказание держать арестованных во дворе при фабрике, градоначальник поехал на фабрику Шрадера, где, как ему доложили, вспыхнул пожар, и толпа мешала тушить огонь. На фабрике, как оказалось, пожар был уже прекращен пожарной командой, но происходил погром: из окон выбрасывались куски тканей, а внизу люди разрывали их и уносили. Когда на фабрику прибыл полицейский наряд, погром уже окончился, и пришлось разогнать лишь отдельных грабителей.

К ночи 27 мая беспорядки прекратились. О происшедших в Москве погромах и убийствах главнокомандующий князь Ф.Ф. Юсупов узнал около 9 часов вечера и собрал у себя совещание. Градоначальник доложил ему, что настроение манифестировавшей толпы было «безусловно, патриотическое», а о совершенных толпой убийствах сообщил, что эти убийства явление случайное и не свидетельствующее об опасном настроении манифестантов. Намного более опасной представлялась ситуация, когда при решительном подавлении выступлений враждебное антинемецкое настроение обратилось бы против полиции и властей. Градоначальник подчеркивал, что «против такой патриотической толпы действовать оружием нельзя и что в крайних случаях он будет разгонять сборища конными городовыми». С вопросом о запрещении манифестаций также было решено пока повременить. А.А. Адрианов надеялся, что волнения не затянутся. На предложение вызвать для содействия полиции войска он заявил, что «никакой в том надобности нет, что все уже успокоились, и, судя по настроению рабочих, с которыми он лично разговаривал, он не видит никаких оснований ожидать на следующий день возобновления волнений, и, во всяком случае, если волнения и вспыхнут снова, то никак не ранее окончания работ на фабриках, то есть не раньше 5–6 часов вечера»[530].

В.Ф. Джунковский считал, что Ф.Ф. Юсупов преследовал немцев не только в Москве. «28 мая я получил донесение начальника Петроградского охранного отделения следующего содержания. „В ночь на 28 сего мая по требованию московского градоначальника от 27 мая за № 289168, обращенному на имя господина Петроградского градоначальника, согласно повелению Верховного главнокомандующего, обыскан и арестован председатель Общества фабрикантов и заводчиков Московского района французский гражданин Юлий Петров Гужон, который, согласно того же требования, подлежит немедленному отправлению с конвоирами в Москву в распоряжение градоначальника. Арестованный Гужон, впредь до отправления в Москву, заключен под стражу в Петроградском доме предварительного заключения, и об отправлении его по назначению мною сейчас же после ареста его сообщено начальнику Петроградского губернского жандармского управления, которому одновременно с сим препровождаются протокол обыска и предметы, взятые по обыску у Гужона. Об изложенном имею честь доложить вашему превосходительству“»[531].

В.Ф. Джунковский решил помочь предпринимателю. «Считая Гужона вне всяких подозрений, зная его французское происхождение и ненависть ко всему немецкому, я тотчас же снесся по телефону с начальником Генерального штаба Беляевым, прося его переговорить по прямому проводу с генералом Янушкевичем и просить сообщить мотивы ареста Гужона. Через несколько часов я получил ответ, что этот арест вызван представлением князя Юсупова, засвидетельствовавшего подозрительное отношение Гужона к германцам, но если я беру на себя, то Верховный главнокомандующий не имеет ничего против освобождения Гужона, но оставление его в Москве находит нежелательным. Я понял, что Юсупов это сделал под влиянием кого-либо, сводившего личные счеты с Гужоном, а за неимением достаточных данных для ареста сего последнего обратился к великому князю в уверенности, что тогда министерство уже не сможет вмешаться. Получив вышеозначенный ответ от Янушкевича, я приказал, конечно, Гужона освободить и сообщить о воспрещении ему въезда в Москву. Он был освобожден и обратился ко мне с заявлением, которое я в копии препроводил Янушкевичу для доклада великому князю, после чего ограничение с Гужона было снято»[532].

В ту же ночь состоялось совещание и у самого градоначальника. Было решено 28 мая иметь под рукой усиленные наряды, которые по распоряжению градоначальника с утра были стянуты при участках. При этом А.А. Адрианов указал, что в случае надобности нужно прибегать к нагайкам, а ввиду доклада Н.А. Миткевича-Жолтока об угрожающей немцам опасности на фабриках и невозможности всюду поспеть на их защиту градоначальник приказал удалить с фабрики всех служащих немцев в районах 2-го и 4-го отделений. В том числе с фабрики Гюбнера ночью был удален директор Карл Шварц, против которого еще 25 мая стали выступать рабочие. Отметим, что он оказался единственным эльзасцем, которого, по словам товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского, по распоряжению градоначальника подвергли временному задержанию «ввиду сведений, указывающих на его германофильство». Также В.Ф. Джунковский полагал, что Ф.Ф. Юсупов препятствовал силовому разгону демостраций. «В созванном в тот же вечер совещании главноначальствующий г. Москвы Юсупов высказал неудовольствие, что полицией были употреблены в дело нагайки, и не согласился отдать распоряжение, воспрещающее всякие, в том числе и патриотические, манифестации»[533].

Несмотря на надежды на возможное невозобновление погромов 28 мая, среди приставов и других младших чинов полиции, участвовавших в нарядах 27 мая, господствовало убеждение, что беспорядки должны были повториться, так как озлобление толпы к вечеру 27 мая не стихало, а напротив, усиливалось. Тревогой было охвачено и население. По удостоверению одного из свидетелей, вечером 27 мая в городе стали определенно говорить, что начавшиеся бесчинства получат дальнейшее распространение. Рано утром 28 мая движение среди рабочих возобновилось. Сначала оно выразилось