Моя милиция - Хайдар Халикович Яхъяев

— Что же, он тебя ночевать к себе с завязанными глазами водил?

— Когда водил? Чего ты плетешь?

— Когда? В июле: третьего, десятого, восемнадцатого, тридцатого; в августе: третьего, девятого, двенадцатого и двадцать пятого. Ведь в эти дни я должна была засвидетельствовать твоей мамаше, что ты ночевала у меня. Сама же рассказывала о его квартирной хозяйке, как она каждый раз начинала громко молиться за стеной, когда вы целовались... Не хочу больше врать, — видишь беда какая...

— А ну тебя к лешему, Валька, — криво улыбнувшись, сдалась вдруг Нинка. — Пишите: улица Лермонтова, дом 68, зовут Олег, фамилию не знаю, ну честно. Работал в каком-то ПМК, вроде строят там птицефабрику. Чего еще вам?

— Сколько ему лет?

— Где-то около тридцати. Еще чего?

— Все, спасибо. — Рустам закрыл блокнот.

Нинка с деланной беззаботностью чистила ногти. Мать ее молчала, пораженная и растерянная.

— Спасибо тебе большое, дочка, — сказал капитан и крепко пожал руку Вали. — А вам я вот что посоветую, — повернулся он к Нине. — Подумайте, очень крепко подумайте... Ведь вы только начинаете жизнь. Мать пожалейте, если себя не жалко.

На улице уже темно. Когда зажгли фары, в их свете заплясала, завертелась мошкара, сразу разлетевшаяся от рыка запущенного двигателя.

— Первый, первый, я шестой. Вызываю на связь, — торопливо заговорил Рустам, пытаясь скорее забыть свою очередную оплошность.

— Не расстраивайся, парень, — угадав его состояние, мягко улыбнулся Сурков. — Все со временем придет. Как говаривал мой первый учитель Султан-ака — отец твой: «Было бы желание, а умение само придет», а желания тебе не занимать.

— Шестой, шестой, я первый, слушаем вас. Прием, — отозвался отдел. В машине узнали голос начальника отдела, видимо, сам и руководит всей операцией. Передав дополнительные сведения, полученные у Ивановых, Рустам доложил о решении группы ехать сразу на улицу Лермонтова.

— Согласен. Действуйте, шестой. Возьмите с собой Джуманиязова — его участок.

Рустам выключил рацию, глянул на часы. С начала розыска прошло уже час сорок минут.

Когда подъехали, участковый инспектор Джуманиязов, рослый широкоплечий толстяк как раз закрывал свой кабинет. Рядом стояли трое парней с красными повязками на рукавах.

— Знаете, кто живет на Лермонтова, 68? — спросил Абдуллаев, когда участковый, поспешно отправив куда-то дружинников, с трудом протиснулся в машину и они наконец тронулись.

— Так и не прописался. Вот шайтан! — неожиданно тонким для своей комплекции голосом закричал Джуманиязов. — Обманул, подвел. И скажите, такой культурный, вежливый, уговорил ведь. Хотел же оштрафовать его за нарушение паспортного режима.

Сурков как-то неопределенно хмыкнул, но промолчал.

— И что это вы вдруг паспортным режимом заинтересовались? — спросил наконец, не выдержав долгой паузы, участковый, стараясь заглянуть в лицо Суркова, — какой-то странный интерес в такое позднее время.

— Эх, Хашим, Хашим... — отозвался капитан. — Сегодня этот твой вежливый и культурный двух парнем ножом пырнул. Вот так.

И потом все время, пока ехали и пока Сурков вводил его в курс событий, Хашим Джуманиязов сокрушенно вздыхал и ворочался так, что казалось даже машина качается на ходу.

Дом на Лермонтова, 68, как и все остальные на этой окраинной улице, прятался в глубине двора за высоким дувалом. Как только вышли из машины, участковый услужливо сообщил, что со двора нет запасного выхода, а через дувал с другой стороны можно попасть на территорию охраняемого склада.

Стучать пришлось долго. Слышно было, как кто-то медленно ходил по двору, курил, даже чувствовался запах табачного дыма. И только когда подал голос Джуманиязов, изнутри застучали запоры, зазвенели многочисленные цепочки и калитка со скрипом растворилась. Работники милиции очутились в неярко освещенном дворике, перед высокой худой старухой с папиросой в зубах.

— Извините, не разобрала. Думала, кто из дружков бывшего квартиранта, — тихо заговорила она. — Я женщина болезненная...

— Простите, почему вы говорите бывшего, — забеспокоился Абдуллаев. — Разве он у вас не живет?

— Нет. Слава богу, неделю, как ослободилась. — Старуха перекрестилась. — Дошли до господа мои молитвы...

— А куда он переехал?

— Спроси попробуй! Что бы от меня осталось... Это же бандюга и дружков таких же хулюганов имел. Чего только я не натерпелась. Оказывается, он прямо из тюрьмы. Что ни день — пьянки, девки разные, драки.

— И вы молчали! — удивился Абдуллаев. — Нужно было в милицию или вот к участковому обратиться.

— Я женщина болезненная...

— Вы ее слушайте побольше! — раздался вдруг пронзительный голос из соседнего двора и над забором показалась взлохмаченная голова еще одной старухи. — Куда она пойдет? Она же за свою хибару по двадцать пять рубликов ежемесячно драла.

— А ты, Клавка, чего встреваешь не в свое дело? — тут же отреагировала хозяйка. — Молчала бы лучше, спекулянтка чертова!

— Ах ты, злыдня проклятая!.. — возвысила голос соседка.

— Тихо, бабоньки, кончайте! — решительно вмешался Максим Петрович. — Обмен мнениями продолжите завтра в оперпункте участкового.

Соседка моментально ретировалась и слышно было, как громко хряснула дверь в доме.

— Все-таки куда он мог переехать? — снова подступил к хозяйке Рустам. Он, как наиболее молодой и наименее опытный, все еще надеялся, что они тут же не сходя с места все узнают.

— Откуда я знаю! — в сердцах воскликнула старуха, еще не остыв после перепалки с соседкой. — Может, к одной из своих вертихвосток.

— Как вы говорите?

— Приводил он тут разных.

— Вы их знаете?

— Не знаю и знать не хочу, — отрезала хозяйка, сердито поджав тонкие, темные губы. — Не хватало еще на старости знаться с такими.

— Конечно, конечно, — поспешил успокоить ее Сурков. — Мы просто хотим узнать, не заметили ли вы чего-нибудь приметного у них, особенного. Вы ведь женщина умная, наблюдательная.

— Известно, какие у них приметы, — смягчилась старуха. — Такие бесстыдницы, все перекрашенные, перемазанные, черт-те как одетые — глядеть страшно. Курят все, пьют водку, лаются, как мужики.

— Вот они разговаривали, так может слышали, о чем?

— Какие у них разговоры! Похабщина одна. И все такие нахальные. Тут одна последнее время приходила чаще других. Санькой зовут. Такая здоровенная, голосина, как иерехонская труба, прости господи. Квартиру где-то за городом имеет, все его жить к себе звала. Придет и