Дым над Биркенау. Страшная правда об Освенциме - Северина Шмаглевская

свое прежнее место в бараке здоровых, свое одеяло, даже миску. Выходя, получаешь новое направление в барак. За это время полек из первого барака перевели в соседний, седьмой барак. Все, что у тебя было, что с таким трудом ты обрел до болезни – угол на нарах, заменяющий дом, ближайшие соседи – твоя единственная семья, – все смело вихрем событий. Снова придется искать место среди здоровых, вызывая их неприязнь, придется добывать одеяла и прежде всего заняться их очисткой. Условия требуют от выздоравливающих несравненно больше энергии, чем от здоровых. Неуверенной походкой, пошатываясь, бледные, все еще в каком-то полузабытьи, они идут от больничных бараков. Выходят за больничные ворота. Впервые за долгое время становятся на поверку. Осматриваются кругом. Иными глазами смотрят на мир. Они гораздо слабее и менее выносливы, чем были до тифа. Все окружающее кажется им более страшным, чем раньше.

Перед бараками стоят пятерками колонны. Напрасно глаза ищут среди них знакомые лица. Нет ни одной из тех, кто стоял тут месяц назад. Напрасно искать номера летних и осенних партий. Их не видно. Номера большинства стоящих здесь узниц уже перевалили за тридцать тысяч. Сердце щемит при виде этих ровно построенных пятерок. Кого-то здесь не хватает. Кажется, вот-вот они появятся, придут от лагерных ворот, как возвращались месяц назад, с обветренными лицами, усталые после целого дня работы. Кажется, что они должны вернуться из больничных бараков, куда загнала их эпидемия. Вот сейчас распахнутся ворота, и все они выйдут оттуда: и тридцатитысячные номера (партия из Радома, Ченстоховы, Петркова, Кельц), и восемнадцатитысячные (партия из тюрьмы Павяк), и двадцатитысячные (партия из Кракова). Вернутся, чтобы продолжать борьбу со смертью.

Ворота распахиваются. Но кто это? Медленно выступает женщина, ухватив руками палки носилок, которые поддерживает сзади другая. На носилках труп. Из ворот больницы выходят вереницей еврейки, несущие умерших. Непрерывно плывут носилки с неподвижными женскими телами. Их подсчитают в двадцать пятом бараке. Это будет последняя их поверка, последний их день в лагере.

Глава третья

Первая большая дезинсекция

Бедствие Освенцима в разнородности его заключенных. Наряду с арестованными «за политику», – а среди них и мальчишка, который шел по улице, насвистывая польский государственный гимн, и те, кто обвинялся в применении оружия, и участницы антивоенной манифестации, и подозреваемые в коммунизме женщины, противницы гитлеровского режима, – в Освенцим поступают также заключенные и вовсе другого рода. Рецидивисты-уголовники, матерые преступники, иногда с тридцатью судимостями за кражи, фальшивомонетчики, опытные воры, орудующие в отелях, бандиты, гомосексуалисты, женщины легкого поведения, владельцы публичных домов – все они приезжают вместе с политическими, вместе с ними живут в одинаковых условиях, вместе идут на работу, вместе укладываются спать.

С момента поступления в лагерь уничтожаются все внешние отличия людей. Бритые головы, одинаковая одежда, серые, невыразительные лица под слоем грязи. Люди стоят бок о бок молча – согласно приказу во время работы разговаривать нельзя – и не знают, друг рядом или враг. Они одинаково устают, одинакова их тяжкая судьба. Подобно каторжникам на галерах, они всегда должны быть рядом. Но стоит отойти надсмотрщику, как кто-нибудь вдруг грязно выругается и засмеется, заметив удивление на лице соседа. Или внезапно ударит соседа по лицу. Или презрительно плюнет ему в миску. Или вытащит ночью ботинки соседа и продаст другому заключенному, а потом скажет со смехом: да, это он сделал, жалуйтесь на здоровье! Только он тоже кое-что знает про вас и уж не упустит случая воспользоваться этим.

Грустно сознавать, что люди, весь день работающие плечом к плечу и спящие рядом ночью, разговаривают как существа с разных планет, тщетно пытаясь понять друг друга.

Внешне они схожи. Отличие составляет только «винкель» – треугольник на груди возле номера: у политических – красный, у воров, аферистов, фальшивомонетчиков – зеленый, у бандитов и женщин легкого поведения – черный.

Но преступники быстро узнают друг друга по неуловимым для окружающих признакам. Прежде чем остальные успевают опомниться, им уже противостоит сплоченная группа, где все действуют заодно. Существуют жаргонные словечки, названия, определения, заменяющие визитные карточки. Существуют и более определенные приметы.

Однажды кто-то обратил мое внимание на голубое пятнышко – кружочек диаметром миллиметра в три на лице одной женщины. Пятнышко будто только что было нанесено химическим карандашом. Однако через несколько дней стало ясно, что точка не смывается водой и мылом, не исчезает со временем. К тому же в толпе попадались еще лица, отмеченные голубыми пятнышками. Мне объяснили, что это татуировка рецидивистов, по ней воры узнают друг друга и помогают собратьям по ремеслу. Это якобы международный знак, позволяющий профессиональному вору успешно орудовать в новых для него городах, в крупных портах, среди совсем чужих людей. Лагерь для них – это новое поле деятельности. Честный человек в борьбе с преступником неизменно терпит поражение. В политическом отделе, где устанавливают цвет треугольника, многим уголовникам дали красный «винкель». Тем труднее различить их в незнакомой толпе. Но сами они узнают друг друга и сколачивают свой клан. Они быстрее других в лагере выплыли на поверхность, завладели положением, неукоснительно выполняют любые, даже самые зверские приказы эсэсовцев. В муравейнике преследуемых они стали преследователями.

Сотрудничество уголовников с эсэсовцами оказалось роковым для жизни лагеря. Они установили свою мораль и свое общественное мнение, а тот, кто не подчинялся, как правило, погибал. Они извратили знаменитое освенцимское понятие «организовать». На языке политзаключенного «организовать» значит: раздобыть нужную вещь, не нанося этим никому ущерба. Например, взять рубашку с заваленного бельем склада, где белье это грызут крысы и где оно тлеет, но из-за жадности капо, заведующей складом, заключенным не выдается, – означает «организовать». Взять же рубашку, кем-то выстиранную и сохнущую на траве, – это значит просто украсть. Когда заключенный, работающий на хлебном складе, выдает товарищам сверх нормы несколько буханок плесневеющего на складе хлеба – он «организовывает». Когда блоковая выдает заключенным в награду за оказанные ей услуги несколько буханок хлеба из пайка, предназначенного для всего барака, – это воровство. В лагере очень много складов-бараков, забитых всевозможным добром. Их содержимое время от времени отправляют в глубь Германии. Суметь незаметно урвать как можно больше этого добра и распределить его среди заключенных, облегчить жизнь товарищей, наделив их мелкими предметами первой необходимости, – это означает в Освенциме «организовать».

Увы, для многих вытащить ночью из-под головы спящего пару башмаков, украсть что-нибудь из посылки, выудить маргарин из котла с супом – тоже означает «организовать». Образ мышления рецидивистов, авантюристов, убийц не позволяет им видеть разницу между «украсть» и «организовать». Эта каста долгое время держала лагерь