Живой Журнал. Публикации 2015 - Владимир Сергеевич Березин

Традиция эта, в общем, довольно давняя, и сейчас популярная персона распоряжается не только своими текстами, но и сценариями своих телепередач по безотходному принципу.

Но если сейчас это диктуется законами рынка, то в прежние времена этими сборниками управляли свои, особенныек законы.

Что тут интересного?

А то, что Симонов в эти годы (вернее, в части тех лет, когда писались эти очерки, находился в опале.

Автор не просто всенародно любимых стихов, а всенародно помнимых стихов, лауреат шести Сталинских премий, главный редактор "Нового мира" и "Литературной газеты" оказался жителем Ташкента.

Он, хоть и был специальным корреспондентом газеты "Правда" — должность очень сильная, но это всё-таки изменения радикальные.

В книгу, впрочем, вошли путевые очерки, написанные в 1958–1967 годах.

То есть, и те, что он написал, уже вернувшись в Москву.

Там есть истории про поездки на Север, Дальний Восток и, конечно, по Средней Азии. Но тут современный читатель делает неприятное открытие.

В большинстве этих журналистских материалов ничего интересного нет.

Это типовые газетные очерки, которые только и могли появиться в довольно скучной, хоть и влиятельной газете "Правда". То есть, да — одна статья в этом официальном органе ЦК КПСС, могла решить не только судьбу человека, но и целого учреждения или части территории страны. Но вот при этом (если не читать специальные указания между строк), оставалась газетой именно скучной.

Одни названия чего стоят — рядом с тем текстом, про который я хочу говорить — статья "Штрихи эпопеи".

Нужно сделать оговорку — у главных советских газет было разное назначение. "Правда" была, как я сказал, главным официальным органом, чем-то вроде списка приказов — и он в идеальной стране не должен вызывать развлекательного читательского, интереса, так тут и подавно.

То есть, это сборник отшлифованных несколькими слоями партийной цензуры текстов.

Да, можно было читать между строк или гадать по перемещению портретов о изменениях в Политбюро, но в остальном это вроде как требовать от приказа по полку литературных достоинств (в истории такие приказы бывали, но это, скорее, исключения).

б) как я уже говорил — очень жёсткая система согласований. И в газете, и в соответствующих отделах ЦК, и на местах, где собкор "Правды" был представителем Вот, кажется, главный редактор местной газеты должен был быть членом бюро обкома По-моему, и собкор "Правды" (это хорошо бы проверить). У Симонова было вообще особое положение, не знаю, входил ли он в республиканскую номенклатуру.

В результате — какая уж тут занимательность?

Наконец — происходило своего рода распределение ролей: "Правда" — партийная жизнь, "Известия" — жизнь общественная, "Комсомольская правда" — молодёжная с примесью путешествий Василия Пескова, ну и отдельно — "Труд", в котором кроме жизни профсоюзов как-то выбил себе монополию на НЛО, говорящие руины и проч.

Это, кстати, великая загадка, почему именно орган профсоюзов был самой жёлтой газетой.

Так что в "Правде" не только не были нужны писатели, они этому послевоенному стилю были противопоказаны (Эту ситуацию как раз хорошо сравнить с той, когда Ортенберг накануне войны, а вернее во время начавшейся необъявленной войны с Японией на Халхин-голе позвал в свою газету "Красная звезда" именно писателей и поэтов.

Не только писатели, но хорошо пишущие журналисты типа Аграновского и Дороша там были не нужны.

Итак, что очерки Симонова в этой книге вообще невозможно читать.

То есть, и так-то он не был в своей прозе похож на Бабеля и Олешу, но тут уж вообще язык лишён всякой индивидуальности.

Можно читать как раз только материалы, сделанные им для западных газет.

А они там есть, — к примеру, один текст, очень интересный — "Письмо господину Уиксу". Это не просто письмо, а очерк жизни в Ташкете, написанный Симоновым о его жизни в Ташкете — том Ташкенте, ещё до землетрясения.

Симонов пишет письмо-очерк главному редактору журнала "Атлантик Моксли" Уиксу и помечает его 2-м февраля 1960 года.

"Итак, дорогой господин редактор, я пишу Вам из Ташкента. На улице… — сейчас пойду посмотрю на термометр… — 2° ниже нуля. Вчера шел снег и дождь, сегодня идет только снег. А, впрочем, в прошлое воскресенье я ходил по городу в одном костюме, потому что было 18° тепла по Цельсию (пишу «по Цельсию», потому что с детства помню, что есть еще какой-то коварный Фаренгейт, из-за которого, читая книги о путешествиях, я долго считал, что есть мужественные люди, выдерживающие на своей шкуре все, что угодно — от точки кипения до абсолютного нуля). Зима в Ташкенте переменчивая, температура скачет как ей вздумается, в конце концов, редкий день обходится без солнца, которое и зимой бьет с неба, как палка; в общем, мне нравится здешняя короткая зима. Нравится она и моим двум дочерям: плохо ли выйдя утром в шубе и варежках, не оставлять надежды в середине дня, если погода разгуляется, бегать по улице в одном свитере!

Дом, в котором я живу, выстроен недавно — два года назад; я и мой сосед — первые жильцы в нем, — и стоит он довольно любопытно. Из моего кабинета на втором этаже в окно виден асфальт широкой улицы с трамваями, автобусами и потоком машин. Напротив, через улицу, — здание громадной новой типографии, которая, впрочем, уже задыхается от избытка работы. В Ташкенте несколько издательств, выходит очень много книг и на русском и на узбекском языке, и, когда ко всему этому летом прибавляются миллионы экземпляров учебников, прочие рукописи выстраиваются в издательствах в затылок друг другу.

Однако, если я скажу только про широкую улицу с автобусами и с типографией напротив, это будет неполная картина того, что я вижу. Дело в том, что я живу в так называемом «старом городе». В былое время Ташкент делился на старую, азиатскую, часть и новую — русскую. Сейчас эта старая «азиатская» часть города представляет собой интересное зрелище. Самые большие магистрали прорублены на много километров как раз через нее; причем, по некоторым из них с одной стороны тянутся современные дома, а с другой — прямо на асфальт, как морской прилив, выплескиваются глинобитные стены и заборы старых азиатских домиков и домишек.

Наша улица, которая потому, что на ней стоит типография, называется Полиграфической, тоже прорублена всего несколько лет назад; её противоположная сторона, в общем, уже вся застроена новыми домами. А на нашей стороне дело еще далеко не закончено. Дом, где я живу, стоит в глубине; в глубине стоит и другой новый дом, немного правее нашего.