Живой Журнал. Публикации 2007 - Владимир Сергеевич Березин

Он издал целый ряд книг по селекции и генетике — и все они были революционными для своего времени. Вавилов изъездил весь мир, занимаясь географией растений и всё той же селекцией. Создал Институт генетики, а потом, в ожидании приговора (смертного, кстати) карандашом написал книгу «Мировые ресурсы земледелия».

Наверное, если бы Вавилов делал Бомбу, то он прожил бы подольше — но власть как-то не догадалась, что еда не меньший стратегический ресурс, чем уран и боевое железо. Но он занимался менее кровожадными вещами, и на него пайки не хватило.

При этом научная система, беспокоясь о своём приоритете, часто мнимом, теряла настоящий: «На конференции в Биологическом центре АН СССР, посвящённой памяти Э. Бауэра, учёные говорили, что, если бы Бауэр не погиб в 1937 году, Шредингеру не нужно было бы в 1946 году задавать вопрос: «Что такое жизнь с точки зрения физики?» — на него ответил бы Э. Бауэр».

Пр этом я совершенно далёк от эмоций человека, что кричит о «кровавом режиме». Он действительно кровав, но это только часть объяснений, в которые намешано всё — человеческие чувства, общественные движения, противостояние систем. Из того, что я отношусь дурно к советскому администрированию вовсе не следует, что я безоговорочно люблю те места, где Советской власти никогда не было.

Но в истории с Вавиловым есть ещё одно обстоятельство — это то, что его воспринимают в паре с Лысенко. Это такая странная пара, два мира, две судьбы, чёрный и белый, учёный и упырь.

А ведь и правда упырь — как можно объяснить, что Трофим Лысенко тридцать лет руководил целой отраслью науки. В силу биографических обстоятельств я был знаком с несколькими биологами — в их деятельности я понимал мало, оттого, к их рассказам относился осторожно. Но меня поразило, с каким ужасом они говорили о Лысенко, вспоминая, как они с ним встречались. И, минуточку — уже полетел в космос Гагарин, уже много что произошло в мире, давно работали в науке люди, которых сажали после сессии ВАСХНИЛ 1948 года. И вот старики вспоминали о каком-то липком мороке, который окутал их у Лысенко в кабинете. Вот кого бы описать в серии «ЖЗЛ», раз уж там как-то вышла биография Нечаева. Это будет чрезвычайно трудно, потому что самое простое, это объяснить жизнь Лысенко тем, что он где-то в Гянже, заведуя отделом бобовых на селекционной станции, вступил в сделку с дьяволом. Уж очень ловко это объясняет всё последующее.

При этом Николай Вавилов был настоящий учёный (сейчас это словосочетание стёрлось, а здесь оно означает именно то, что он исследовал мир научными методами), а вот Трофим Лысенко был вполне себе мистик — если задуматься над его научными утверждениями. И в официально материалистической стране мистик начисто упромыслил всех материалистов в своей области — вот тк кунштюк!

А вот написать этот биографию спокойно, внимательно, не перелагая всю вину на власть, которая, конечно, отвратительна, как руки брадобрея, написать взвешенный текст, при этом подвергая объект лабораторным этическим исследованием — было бы делом очень важным. По крайней мере, не только для истории науки. Вообще, для истории. Только хуй кто напишет. Некому написать.

Приходится сидеть с разрешённым воздухом «Открытой книги».

Извините, если кого обидел.

05 февраля 2007

История про жизнь мёртвых деревьев

Я начал писать заказные истории на день рождения. Этот рассказ для моей коллеги sestra7, заявившей тему, граничные и начальные условия сюжета. Дай Бог ей здоровья и денег побольше — скажем мы ей завтра, в день рождения.

ЖИЗНЬ МЁРТВЫХ ДЕРЕВЬЕВ

Когда он открыл глаза первый раз в жизни, то понял, что не может их закрыть. Глаза были нарисованы, а веки — нет.

Прошло ещё несколько долгих томительных часов, пока эту ошибку исправили. А уши и вовсе появились на следующий день, и он услышал голос Отца.

— Штихели бывают разные, — звучал этот голос откуда-то сбоку, в голосе была трещина, как в полене — для тонких работ употребляется шпицштихель, а…

Тогда он ещё не мог шевелиться, но потом у него появились руки и ноги. Лицо отца наплывало сверху — откуда-то со стороны затылка — грустное, испитое, с сизым носом. В руках у него было овеществлённое слово-заклинание — тонкий стальной стержень, срезанный под углом и заточенный, гравёрная снасть, им отец резал тело своего сына, сперва не вызывая боли.

Отец резал мёртвое дерево, что перестало расти, и стало телом, и под штихелем оно переставало быть мёртвым. Это тело покинуло братство охристой сосны и светлой ели, красно-вишнёвой тяжёлой лиственницы, лёгкой пихты, что не имеет запаха, кедра, чья жёлто-розовая мякоть имеет запах ореха, белой мякоти берёзы, светло-бурого в ядре ясеня. Тело стало живым, и боль в него входила медленно — в касании металла. Затем зажужжала дрель, и сверло вошло в мякоть, а потом дыра заполнилась сталью болта.

И вот тело выгнулось, выталкивая из себя имя, как корковую деревянную пробку выталкивает из себя бутылка шампанского.

— Бу! Бу! Бу!

Отец ждал, когда существо, лежащее перед ним, произнесёт главное слово — имя. Отец был Повелителем дерева, он дышал деревом, ел с него и пил из деревянной кружки и имя его было Карл… Он давно поселился в деревянной норе в окружении живых мёртвых деревьев. Деревья тянули свои стволы прямо через хижину, их ветки ещё зелёные у начала достигали очага уже сухими и безжизненными. Там они превращались в пепел, даруя тепло Повелителю дерева. Живое дерево мешалось в этом доме с мёртвым, переходило из одного в другое. Посередине дома стоял огромный дуб, с воткнутым в него Нотунгштихелем, орудьем, что оставил там безвестный герой.

Повелитель дерева жил целую вечность, и помнил время, когда земля покрылась водою, и дождь косыми нитями связал небо с землёй. Тогда его спасло гигантское бревно — Повелитель дерева плыл на нём среди мутной воды. Он причалил к северному безлюдному берегу, к серым скалам, и поселился там, из года в год наблюдая, как растёт вокруг лес и эти скалы заселяются людьми. Как знак места, он стал носить на шее большой ключ, впоследствии названный шведским.

Он давно, в незапамятные времена придумал две науки — науку дереводелания, удаление жизни из дерева и превращение его в вещь, а так же науку обратную — введение души в