Оруэлл - Юрий Георгиевич Фельштинский

сумрачные дни, ибо смертельные солнечные лучи, вертикально падающие вблизи экватора, легко проникают через любую облачность, даже во время сильного дождя. «Снимешь свой ”топи” хотя бы на один миг, и ты умрешь». «Топи» был настолько прочен, что его хватало на весь срок службы, и согласно обычаю его торжественно, под восторженные крики, выбрасывали в океанские воды перед отбытием на родину114.

Еще на корабле Эрик имел возможность наблюдать расовое, социальное и имущественное расслоение между британцами и обслуживающим персоналом, набранным в основном из индийцев. К его удивлению, к обслуге, на которую смотрели сверху вниз, относились не только рядовые матросы, но и корабельные специалисты, которых держали в черном теле. Он вспоминал, что видел одного из корабельных мастеров, тайком подбиравшего объедки с обеденного стола, и заключал: «Сквозь расстояние более чем в 20 лет я всё еще смутно чувствую удивление, случайно обнаружив разрыв между функцией и вознаграждением; открытие, что обладающий высоким опытом мастер, который в буквальном смысле слова держал в своих руках наши жизни, охотно таскал остатки пищи с нашего стола, дало мне больший урок, чем тот, который я мог получить, прочитав полдюжины социалистических брошюр»115.

Первое действительно острое столкновение с колониальной действительностью произошло во время остановки на Цейлоне (нынешняя Шри-Ланка). В отличие от видавших виды спутников Эрик был потрясен увиденным. Один из грузчиков-кули не справился с огромной ношей, закрепленной у него на спине, пошатнулся и замедлил движение остальных. Наблюдавший за работой полицейский сержант так толкнул несчастного, что тот растянулся на палубе, потерял сознание и был буквально выброшен на берег стражей. Особенно ужаснуло Эрика то, что, как ему показалось, никто, кроме него, не был шокирован этой сценой. Он писал позже: «Несколько пассажиров, включая женщин, одобрили происшедшее… Здесь были обычные достойные среднего класса люди… наблюдавшие сцену без каких-либо эмоций, кроме легкого одобрения. Они были белыми, а кули был черным. Иначе говоря, он был недочеловек, своего рода животное»116.

С самого начала симпатии Блэра были в основном на стороне туземцев, к которым другие полицейские офицеры относились в лучшем случае снисходительно, а как правило – безразлично и даже жестоко. Эрик не очень часто, но всё же высказывал свои взгляды равным ему по званию: «Неправильно, оказавшись в чужой стране, вести себя господином, даже если к тебе относятся как к нежелательному лицу»117. При этом сам он тоже мог грубо обойтись с местным жителем и даже ударить его, хотя и ненавидел за это и себя, и систему, породившую такой порядок.

В ноябре 1922 года началась служба Эрика Блэра в индийской имперской полиции. Прибыв в Рангун, Блэр явился к генеральному инспектору полиции, резиденцией которого было величественное здание в центре города, носившее почему-то название Секретариат. Он сразу же получил назначение и на следующий день погрузил свой небольшой багаж на местный поезд, передвигавшийся чуть ли не со скоростью пешехода. Вначале Блэр служил в городе Мандалае, втором по величине в колонии, бывшей столице Бирманской империи. Название города было хорошо известно благодаря одноименной поэме Р. Киплинга (1892). Город был окружен несколькими буддистскими храмовыми комплексами, которые Эрик с огромным интересом осматривал в свободное время.

Пребывание в Мандалае началось с посещения еще одних курсов для полицейских, на которых изучались не только сборники местных законов и распоряжений, но также бирманский язык. Натренированный в овладении языками, Эрик стал пользоваться разговорным бирманским очень быстро118. Соученик по подготовительным курсам Роджер Бидон, которому язык давался с трудом, с завистью вспоминал, как легко Эрик овладевал совершенно чуждым лексиконом: «Мне рассказывали, что ко времени, когда он покинул Бирму, он мог отправиться в любой монастырь и свободно болтать с монахами». В то же время Бидон отмечал, что Блэр не то чтобы держался особняком, но не любил разговаривать, не посещал клуб и танцы, вообще был не очень общительным, хотя и вел себя с окружающими по-приятельски. На Бидона произвели впечатление высокий рост и худоба его товарища: «Он был длинный и тонкий… Одежда как бы висела на нем»119. Впрочем, на групповой фотографии 1923 года Блэр среди сослуживцев и инструкторов подготовительной школы (третий слева во втором ряду) – самый высокий и стройный, вполне аккуратно одетый – производил вполне «боевое» впечатление120. Если он и чувствовал себя не в своей тарелке, то старался никак не показывать этого посторонним, тщательно скрывал свое настроение.

Скитания по Бирме

По окончании курсов Блэр в течение года был стажером, а затем по велению начальства перемещался из одного района Бирмы в другой, находясь на одном месте от нескольких месяцев до года. Такова была местная практика: чтобы добиться существенного повышения и получить в свое распоряжение обширный полицейский регион, необходимо было прослужить в разных местах страны, приобрести опыт.

В некоторых биографических работах туманно говорится, что полицейское начальство часто преследовало Блэра в связи с независимостью его взглядов. Тщательно расследовавший эти обвинения М. Шелден пришел к выводу, что они не подтверждаются фактами: Эрик успешно, хотя и не очень быстро продвигался по службе без каких-либо взысканий121. А служба не была особенно сложной. В отличие от Индии, где в 1919 году было введено двойное управление, а население получило право избираться в местные органы и посылать своих представителей в учреждения исполнительной власти, Бирма по-прежнему управлялась исключительно британской администрацией.

Эрик, как он позже многократно писал, чувствовал себя крохотным винтиком в гигантской машине британского деспотизма. Он исправно исполнял положенные обязанности, наблюдал за теми, кто следил за порядком, при случае задерживал пьяниц, мелких воришек и хулиганов, в то же время стараясь не замечать правонарушений, совершаемых в силу тягчайшей нужды. Блэр готовил документы для предания суду преступников и правонарушителей, вовремя посылал начальству отчеты о происшествиях, по утрам регулярно проводил переклички своих подразделений, своевременно заказывал необходимое снаряжение и оборудование – короче говоря, делал всё, что полагалось делать добросовестному колониальному полицейскому чиновнику средней руки.

В то же время довольно скоро Блэр заработал себе репутацию чужака, так как не шел на сближение с другими выходцами из Европы, не проводил с ними вечера за кружкой пива, стаканом более крепкого спиртного и пустопорожними разговорами; лишь изредка посещал имперский клуб, да и там вел себя сдержанно – во всяком случае, не позволял себе больше одной-двух порций виски.

Во время этих довольно редких и скромных выпивок языки развязывались, и Блэр отчасти с удивлением, но и с некоторым уважением слушал размышления своих сверстников, которые сам отчасти разделял: что они являются «потерянным поколением», что они пропустили «великую войну», где могли бы достойно проявить себя. Те,