Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев - Александр Заозерский

учитывал интересы своего союзника — польского короля Августа II; военные операции обоих были раздельными, и русские войска, за исключением одного незначительного случая, не выходили из пределов Ингрии и Лифляндии. Но к началу 1704 года положение Августа сделалось крайне тяжелым. Карл, задумав лишить его короны, нашел поддержку среди самих поляков. Для России замена Августа ставленником шведского короля означала потерю Польши как союзницы. По словам Петра, «мы и сысканая (то есть территории, приобретенные в Ингрии и Ливонии. — А. З.) потеряти можем», если Август «не точию от неприятеля, но и от бешеных и веема добра лишеных поляков с срамом выгнан и веема престола лишен быти может»{134}.

При таких обстоятельствах собственный интерес диктовал Петру непосредственно вмешаться в польские дела. Вместе с тем он понимал, что помощь Августу будет тем вернее, чем прочнее русские войска будут чувствовать себя в Лифляндии. Но у шведов там оставалось еще несколько крепостей — Дерпт, Нарва, Рига. Логика подсказывала, что следует в первую очередь изгнать оттуда шведов. Некоторое время Петр колебался между двумя решениями.

Сначала он склонялся ко второму решению, и Шереметев получил приказ готовить новый поход. Но известие о низложении Августа заставило Петра передумать, и Шереметеву 23 марта 1704 года дан был указ «итить в польскую сторону… буде с конницею трудно, хотя бы пехоту подвинуть к рубежу». Впрочем, речь шла не о выступлении, а только о «немедленном приготовлении» — выступить Шереметев должен был по получении нового письма, но зато уже «трех дней не мешкать»{135}. 12 апреля, однако, походу «в польскую сторону» был дан отбой: Петр писал, что по «подлинной ведомости» шведская партия в Польше потерпела разгром и потому вместо «великого похода» фельдмаршалу предписывалось «как возможно скоро иттить со всею пехотою… под Дерпт и осаду з Божиего помошию зачать»{136}.

Между тем обстоятельства внесли в подготовку похода осложнение. От пленных шведов узнали, что Шлиппенбах собрался идти к устью Наровы, чтобы ударить по стоявшему там русскому отряду, который не пропускал корабли с припасами для Нарвы. Поэтому от царя пришло новое поручение: если сведения о планах Шлиппенбаха верны, то надо путь ему «пресечь» и «на то изготовить сколько полков пристойно…»{137}. Шереметев как будто даже обрадовался возможности новой встречи со своим старым знакомым, и, хотя Петр этого не требовал, готов был лично отправиться в поход против Шлиппенбаха: «…благодарил бы я Бога, чтоб он пришел в тот угол… Сколько Бог мне да поможет, поищу я ево и сам, где он ни будет…»{138}. А осада Дерпта? 20 мая фельдмаршал получил категорическое напоминание: «…немедленно извольте осаждать Дерпт, и зачем мешкаете, не знаю… Еше повторяя, пишу, не извольте медлить»{139}. Так что мечты о новой встрече с Шлиппенбахом пришлось оставить.

К моменту получения последнего письма Петра полки к Дерпту уже были отправлены: одни — сухим путем, другие — водою. В Дерпте был сильный гарнизон, около трех тысяч человек. И имелось одно обстоятельство, о котором фельдмаршал не говорил, но которое можно предполагать: он сознавал свою недостаточную опытность в осаде таких крупных крепостей, как Дерпт. Правда, под его командованием были взяты Нотебург и Ниеншанц, но там действительное руководство осадой принадлежало, без сомнения, не ему.

9 июня Шереметев прибыл под Дерпт. Всего здесь было сосредоточено 24 полка (15 — пехоты и 9 — кавалерии), около 23 тысяч человек; при них 27 пушек, 15 мортир, 7 гаубиц. Сразу по прибытии фельдмаршал приказал начать осаду. Город ответил ожесточенным сопротивлением. Некоторая наивность заметна в письме Шереметева к Меншикову из-под Дерпта: «И не можем по се число (21 июня. — А. З.) пушечной, и мортирной и стрельбы отбить, и зело нам докучают, залбом стреляют на все наши шанцы, пушок из восьми и из двенатцати бомб по десяти сажают… в самые батарей бомбы сажают, и две пушки медные двенатцатифунтовые ранили. Я, как и взрос, такой пушечной стрельбы не слыхал». Конечно, и наша бомбардировка им «шкодит гораздо», «только, — оговаривался фельдмаршал, — они непрестанно дочинивают»{140}.

Прошло три недели, а заметных результатов не было. 2 июля приехал Петр. Он нашел, что люди «в добром порятке»: «зело бодры и учреждены», но осадные работы ведутся неправильно — старались пробить брешь там, где крепостная стена не позволяла. «Просто сказать, — писал царь Меншикову, — кроме заречной батареи и Балковых шанец[5] (которые недавно пред приездом нашим зачаты), все — негодно, и туне людей мучили. Когда я спрашивал их: для чего так, то друг — на друга, а больше — на первова (который только ж знает)»{141}.

Петр взял дело в свои руки. В результате в разных местах стены были пробиты три бреши. В ночь с 12-го на 13-е произошел упорный бой, и 13 июля Дерпт капитулировал. Оставив фельдмаршалу инструкции, Петр тут же уехал под Нарву, которую тоже осаждали русские войска.

Некоторое время Шереметев оставался в Дерпте, налаживая порядок в городе и принимая меры к исправлению поврежденных бомбардировкой городских укреплений. «Чуть жив от суеты, — писал он Ф. А. Головину, — не имею ни от кого помощи»{142}. Между тем пришло письмо от Петра: он желал, чтобы фельдмаршал как можно скорее шел с войсками к Нарве.

24 июля Шереметев сообщил Меншикову, который вместе с Петром находился под Нарвой, что пехота уже выступает, конница выступит завтра, «а я останусь на день для крайней своей болезни… зело я, братец, болен и не знаю, как и волотца, рад бы хотя мало отдохнуть»{143}. Но отдохнуть не пришлось: вероятно, в тот же день, когда это писалось, было получено новое письмо от Петра: царь требовал идти к Нарве «днем и ночью… с конницею и пехотою…» и добавлял: «А естли так не учинишь, не изволь на меня пенять впредь»{144}.

Все это не мирится с нашими представлениями о положении главнокомандующего: Борису Петровичу оставляли слишком мало простора для проявления самостоятельности. И чем глубже Петр входил в военное дело, чем шире раскрывался его военный гений, тем теснее становилась сфера самостоятельной деятельности фельдмаршала. Ни одной по существу значительной операции он не «смеет» — употребляя его выражение — начать или предпринять иначе, как по указу царя или без доклада ему. И не только в вопросах стратегического, но и чисто хозяйственного характера он обращался за указаниями к царю. Если, например, получал указ сделать запас провианта, то считал необходимым спросить «сколько класть и как ево