Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин

не сложилось. Тот мужественно держался во время долгих застолий и дегустации отменных грузинских вин, живописуемых сталинскими биографами, но явно переигрывал в своих обещаниях все исправить в далекой Германии. Играя в городки, немецкий гость попытался «придать игре политический характер. Он называл фигуры именами нацистских вождей, и если одна из них падала, он кричал, что теперь упал Геббельс, теперь — Геринг, а теперь сам Гитлер. Это так сильно раздражало Сталина, что тот вдруг крикнул: „Прекратите, Нейман! По-моему, этот Гитлер чертовски шустрый парень!“»[1598]

Вождь по своему обыкновению внимательно присматривался к тому или иному кандидату на высокий пост, делая ему заманчивые предложения и следя за его реакцией. Нейман не чувствовал этого и был на седьмом небе от сталинского гостеприимства. После нескольких дней, проведенных в Мацесте, он настолько уверовал в благосклонность вождя (в целях конспирации называя его в своих письмах «татарином Хильде»), что открыто сообщил об этом своим политическим соратникам, не подозревая, что вся его переписка (отправленная через аппарат ОГПУ) вскрывается и изучается в Москве. 26 июля 1932 года он писал: «Я вчера опять был 4 часа у Хильде, говорил с ним чисто политически (внутрипартийно) без ограничений. Абсолютно ясная линия. Нет никакого сомнения, что [принят] курс „Вся власть большевикам“ без всяких компромиссов и прочей каши»[1599].

Спектр врагов Коминтерна в начале 1930-х годов был максимально широк: от католических прелатов до японских милитаристов

1933

[Из открытых источников]

Нейману, достаточно искушенному в аппаратных интригах, все же не пришло в голову, что Сталин попросту играл с ним в кошки-мышки. В конце концов генсек решил не рисковать и сохранил ставку на Тельмана, вынужденная отставка которого осенью 1928 года сыграла немалую роль в устранении Бухарина из руководства Коминтерна. После приезда председателя КПГ в Москву и беседы со Сталиным судьба бросившей ему вызов «молодежи» была предрешена. Ее лидеры были переведены из Берлина на работу в ИККИ — такая ссылка являлась постоянной практикой кадровой работы Коминтерна. Мало кто из причисленных к группе Реммеле — Неймана немецких коммунистов, лишенных после прихода Гитлера к власти возможности вернуться на родину, пережил годы «большого террора» в СССР.

6.13. К антифашистскому народному фронту

Мировой экономический кризис, разразившийся осенью 1929 года, вызвал резкое падение производства и цен в западных странах, дав новые аргументы сторонникам неминуемого и близкого краха капитализма. Одним из последствий кризиса стал растущий приток в СССР квалифицированной рабочей силы из-за рубежа. Коминтерн должен был взять на себя вербовку рабочих-коммунистов для помощи социалистическому строительству в стране. Проект решения Политбюро от 5 апреля 1930 года предлагал «поставить перед ИККИ вопрос о проведении вербовки специалистов и квалифицированных рабочих — членов зарубежных компартий для поездки в СССР, в целях помощи осуществлению пятилетки»[1600]. Правя документ, Сталин убрал из него всякое упоминание Коминтерна. В основе такого решения лежало не только стремление вождя избежать внешнеполитических осложнений, но и нежелание делиться с иностранными компартиями достигнутыми успехами.

Потрясения мировой экономики начала 1930-х годов не привели к перелому настроений в европейском рабочем движении в пользу коммунистов, однако они радикально усилили противоположный фланг политического спектра. Фашизм, который на первых порах рассматривался в качестве итальянской специфики, стал поднимать голову и в других странах континента. Коминтерновское руководство, сжатое тисками догматизма и не способное к принятию самостоятельных решений, видело в подъеме фашистского движения лишь конвульсии гибнущего капитализма. И Гитлер, и Муссолини выступали в карикатурной роли марионеток, которыми из-за кулис руководили магнаты финансового капитала и тяжелой индустрии. «Период между 1929 и 1933 годами можно назвать самой непродуктивной фазой в развитии дискуссии о фашизме внутри Коминтерна… Наиболее чреватым последствиями было схематическое обобщение понятия „фашизм“ и распространение его на всех противников коммунистов»[1601].

Ван Мин (Чэнь Шаоюй)

[Из открытых источников]

Такой подход оставлял без внимания новые методы воздействия на массы и их политической мобилизации, которые использовались итальянскими и немецкими фашистами. Пропаганда коммунистов представляла Гитлера в качестве простого подручного воротил большого бизнеса, что по сути дела являлось зеркальным отражением нацистской теории «мирового еврейского заговора». Прорыв НСДАП на политическую авансцену перевел вопрос о фашистской угрозе в Германии в практическую плоскость. Вместо того, чтобы искать союзников для противостояния угрозе со стороны праворадикальных сил, коммунисты усилили борьбу против своих потенциальных союзников как в лагере либеральной буржуазии, так и в среде рабочего движения. Неоспоримой догмой для коммунистов всех стран оставалась теория «социал-фашизма», истоки которой берут свое начало в первой половине 1920-х годов[1602]. Согласно этой теории, социал-демократические партии, раньше верно прислуживавшие либеральной буржуазии, в условиях революционных потрясений меняли свою ориентацию, становясь пособниками фашистских движений.

18 июля 1930 года, в день роспуска германского рейхстага и назначения новых выборов, «русская делегация» (в заседании участвовали Сталин и Молотов) поручила разработать специальное постановление ИККИ о борьбе с национал-социализмом в Германии. Однако установки, в рамках которых следовало разрабатывать этот документ, не содержали ничего, кроме старых постулатов и бюрократических пустот: «В проекте директив должно быть указано на необходимость энергичной и постоянной борьбы с национал-социалистами, наравне с борьбой КПГ с социал-демократией, разоблачив их как элементы, способные продаваться творцам Версаля, хотя на словах они выступают против них, и подчеркнуть, что освобождение Германии от Версальского договора и плана Юнга возможно лишь при свержении буржуазии»[1603]. Получалось, что буквально все немецкие партии выстраивались в очередь для того, чтобы «продаться» воротилам западного мира. При таком подходе различия в их программах и политической практике оказывались для Коминтерна не столь уж и существенными.

Редактируя в апреле 1931 года проект тезисов Одиннадцатого пленума ИККИ, Сталин вписал в него фразу о том, что центристское правительство Генриха Брюнинга, не имевшее поддержки в рейхстаге и управлявшее Германией через президентские указы, «все решительнее осуществляет при непосредственной поддержке социал-демократии линию проведения фашистской диктатуры»[1604]. Двигаясь в русле сталинских указаний, пленум дал характеристику социал-демократии как «активного фактора и проводника фашизации капиталистического государства»[1605]. Коминтерн оставался безвольным объектом трансляции решений сталинского руководства ВКП(б), даже на словах не претендуя на самостоятельную роль в антифашистской борьбе.

Накануне выборов в фашистский рейхстаг в ноябре 1933 года И. В. Сталин поддержал не руководство Коминтерна, а немецких коммунистов, работавших в подполье. «Бойкот большевистского толка»