Живой Журнал. Публикации 2013 - Владимир Сергеевич Березин

***

— Можно самому себе задавать вопросы и на них же отвечать. Что будет дальше?

— Пока я себя ни о чём не спросил. Это всё ад, который — другие. Ума не приложу, что бы сам бы себя спросил. Сформулировать хороший вопрос к себе — довольно сложная задача.

***

— Почему Березин?

— Так папу звали.

***

— Почему больше ничего не спрашивают?

— Не знаю. Наверное, обедать пошли.

***

— Блондинки или брюнетки?

— Да хоть лысые!

***

— Почтеннейший Березин, зачем Вы сделались лысый?

— Для гармонии.

— А когда вы избрали лысый образ жизни?

— Лет с двадцати пяти у меня был чёткий график: десять лет так, десять лет этак. Но я думаю, что с годами я буду лишён выбора. Кстати, очень правильная фраза «лысый образ жизни».

Я как-то хотел написать о нас, лысых, большое эссе. Там должна была быть история из фильма «Котовский» и рассуждение о вшах Гражданской войны. Там должна была быть страница о плешивых из «Тысячи и одной ночи». Там должны быть описаны скинхеды и тот человек из романа Ильфопетрова, на лысине которого так хотелось написать химическим карандашом какое-нибудь слово. Много там должно было всего быть.

***

— Если бы вы были клоуном, то каким — рыжим или белым?

— Роналдом Макдоналдом. Я люблю поближе к кухне.

— Значит, рыжим. А кухня-то какая? Итальянская, немецкая, китайская?

— Совершенно не обязательно «значит, рыжим». Есть ведь и иные деления — ковёрный и буфф, а Роналд так и вовсе состоит при МакДональдсах. Какая, например, кухня в этих заведениях? Она постиндустриальная, глобалисткая — это особая тема. МакДональдс ведь придуман так, что в любой стране мира вы получите нечто предсказуемое. Ну и бесплатный туалет — хотя тут мир уже научился бороться с писающими путешественниками.

***

— И, ты Брут, тут?

— И я, Цезарь.

***

— Дядя Володя, дайте тысячу рублей.

— Не дам.

Извините, если кого обидел.

17 января 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-01-17)

***

— Вот с этими всеми вопрошаниями-отвечаниями не чувствуете ли Вы себя слегка Баневым[1] на встрече со школьниками?

— Я благодаря вам, перечитал это место. Вообще эту повесть можно воспринимать по-разному, и гимназистов, что задают вопросы Баневу, я не люблю. Мне они неприятны — так, наверное, были неприятны недобитому интеллигенту, вжавшемуся в угол своей квартиры, вернее, той комнаты от неё, что ему оставили, молодые комсомольцы, что ходят по коридору. Причём, у Банева была смесь страха и удовольствия, а у меня «с интересом постороннего прислушиваясь к своим ощущениям, и он не удивился, ощутив гордость. Это были призраки будущего, и пользоваться у них известностью было все-таки приятно». Тут призраков нет, нет и избыточной известности.

С другой стороны, все эти вопросы, анонимные и нет, имеют несколько свойств.

Во-первых, эта такая игра в фанты (если на вопросы отвечать честно), это щекочет нервы, как игра «на желание».

Во-вторых, это щекочет самолюбие — если тебя о чём-то спрашивают, даже «Который час?», значит, ты жив, ты ещё кому-то интересен.

В-третьих, это совершенствует навыки острословия.

В-четвёртых, в результате ответов на вопросы ты сам можешь что-то понять (как вы помните, когда гимназисты спрашивают писателя Банева, то их не очень интересуют ответы. Гимназисты его препарируют, исследуют его реакции. Я очень хорошо понимаю, что большая часть вопросов задаётся не из желания получить точный ответ. Люди спрашивают, чтобы поговорить, чтобы обозначить собственное присутствие, ну и — чтобы услышать звук своего голоса. Другое дело, что я, отвечая, могу тоже понять что-то, вспомнить цитату и сформулировать то, что давно хотел сформулировать, но как-то не доходили руки.

***

— Давно хотел задать Вам какой-нибудь вопрос, но понял, что глуп. А зачем Вам глупцы? Как быть?

— Жить себе дальше. Тут, главное, избегать кокетства, которое связано с желанием, чтобы тебя разубеждали. Тут ведь есть опасность, что вам ответят «Коли такой глупый, так и сидите себе дома», ну и возникнет у вас некоторая обида. Если не боитесь, то хорошо. Я ведь и сам склонен к самоуничижению, но в силу жизненного опыта готов и к такому результату.

***

— Вы весь такой положительный, неужто без изьянов? (Осторожней — в Вас все влюбятся. А это — бремя).

— Вот уж чего я могу не опасаться, так этого. А если серьёзно — на расстоянии многое кажется положительным, а при приближении — безобразным: «Помню, во время моего пребывания в Лилипутии мне казалось, что нет в мире людей с таким прекрасным цветом лица, каким природа одарила эти крошечные создания. Когда я беседовал на эту тему с одним ученым лилипутом, моим близким другом, то он сказал мне, что моё лицо производит на него более приятное впечатление издали, когда он смотрит на меня с земли, чем с близкого расстояния, и откровенно признался мне, что когда я в первый раз взял его на руки и поднес к лицу, то своим видом оно ужаснуло его. По его словам, у меня на коже можно заметить большие отверстия, цвет её представляет очень неприятное сочетание разных красок, а волосы на бороде кажутся в десять раз толще щетины кабана; между тем, позволю себе заметить, я ничуть не безобразнее большинства моих соотечественников».

***

— Вы счастливый человек? Ну, ясно, что на этот вопрос однозначно ответить невозможно: это зависит от погоды, от настроения.

— Сейчас как-то не очень. Хотелось бы побольше радости, но тут уж только молиться и надеяться. Знаете, 25 ноября 1866 года Тютчев написал письмо дочери — он поздравлял её с днём ангела. В этом письме какой-то холодный ужас, ужас от познания мира. Тютчев создал самый жёсткий формат поздравления: письмо написано по-французски, перевод этой части письма следующий: «Всё, что ты мне говоришь о последнем письме о живительной силе, которую черпает душа в смирении, идущем от ума, конечно, весьма справедливо, но что до меня, то признаюсь тебе, я не в силу смириться с твоим смирением и, вполне восхищаясь прекрасной мыслью Жуковского, который как-то сказал: «Есть в жизни много прекрасного и кроме счастия», я не перестаю желать для тебя счастия…».[2]

***

— Как вы относитесь к идеологии гедонизма?

— Я не очень понимаю, что такое «идеология гедонизма». По-моему, гедонизим сам по себе идеология. Если внутри этого философского течения зреет какая-то новая идея, то мне это очень интересно. Я человек ленивый, прожорливый и сонливый. Но, как издевался Эпикур, парадокс в том, для увеличения наслаждения