Царевна-ведьма - Владимир Васильевич Радимиров

был, постарались дорогу ему незамедлительно уступить. Шарахнулись они даже в разные стороны, видя как этот ухарь на них буром-то прёт. Милолика тоже посторонилась машинально и только на наездника проезжающего мельком глянула. Тот был ещё молод, высок, плотен, черняв; усы с бородкой подстрижены у него были аккуратно, а одёжа на нём совсем новая была и явно богатая.    Правда, глаза глядели чересчур уж зло да нахально, что ведьмочке нашей, конечно же, не совсем-то и понравилось.

   И в это самое время бабка некая, с корзинами увесистыми в обеих руках, позамешкалась впереди малость, отскочить с пути всадника она не успела, и тот чуть было на неё не наехал.

   Осадил боярин коня своего ярого, а сам рассвирепел страсть прямо как. Взметнул он плётку свою витую, да как полоснёт ею бабку ту по горбу! Бабуля, вестимо, в визг да с ног долой — брык! А этот злодей её, как ни в чём ни бывало, объехал и далее проследовать уже намеревался.

   Тут в Милолике гордой ретивое-то и взыграло!

Метнулась она к вороному коню и за уздцы его — хвать!

   — Ты что же это, негодяй лядащий, — вскричала она весьма запальчиво, — себе тут позволяешь, а! Пошто прохожих конём давишь да старых людей вдобавок не уваживаешь?!

   Ахнули людишки окружающие и в стороны живо подались. А этот детина неучтивый глазищи в бешенстве выпучил, выругался грязно громогласно и опять плётку свою над головою вскинул, явно желая полоснуть ею уже и Милолику…

   Да вдруг и остановился и плетицу вниз почему-то опустил.

   А это он, оказывается, стать Милоликину редкую разглядеть-то успел, и красу её девичью необычайную.

   Ухмыльнулся тогда боярин спесивый и вот что девице смелой говорит:

   — Вот так красавица мне сёдни попалася! Ни вздумать, ни взгадать, а только в сказке о такой рассказать! Первый раз я вижу, чтобы дичь на борза сокола сама бы кидалася. А ну-ка, заступница рьяная — поехали со мною, давай!

   И он вперёд склонился быстро и попытался ухватить сильной десницей стоящую перед ним Милолику.

   Однако та ему не далась, руку его загребущую взмахом лёгоньким она отвела да и вырвала у него плётку кручёную из руки-то другой. А потом, назад споро отбежав, конягу по крупу плёткой как перетянет!

   Заржал жеребец горячий и по мостовой через мост в город поскакал. А перевесившийся в сторону горе-боярин в седельце тут не удержался, вывалился он вбок, точно куль с зерном, через перила мостовые грузно перевалился, и с шумом и плеском в ров свалился.

Ну и смеху же людям было от сего уморного события! Не любил народец, видимо, молодца сего чванливого, ой не любил! И боялися людишки ещё его вдобавок, что было яснее ясного для стороннего глаза. А тут, значит, такое позорное для него случилося посмешище — кверху тормашками в ров грязный боярин-то сверзился.

   Виданное ли это дело?!

   Посрамлённый ездила из грязной жижи уже, вестимо, вынырнул, «запорю, сгною!..» заорал он яростно, и тогда бабуля эта с корзинами к стоящей Милолике подсеменила быстро и завопила ей торопливо:

   — Пошли, нет — побёгли отсюда, дитятко! Ой, беда-то вишь какая случилася — ой, беда! Нешто можно так с самим воеводою поступать-то!

   И по дороге от города она вприпрыжку кинулась.

   Ну а Милолика, так толком ничего и не сообразив — рысцой за нею.

   В скором времени добежали они до лесу, и бабка с дороги торной в кусты придорожные сиганула. «На вон корзину-то, милаха, — приказала она Миле, — Неси её, будь ласкова, а то мне, гляди, зело тяжко с обеими корзинами тута колдыбачиться…»

   Взяла Милолика корзину эту с овощами и вослед за бабкой вполне согласно пошла. Чуток по тропинкам лесным попетляв, вышли они на просёлочную какую-то дорогу и далее уже пошли спокойно.

   — Скажи мне, бабулечка, — спрашивает Мила тогда бабку, — а кто был тот грубиян, который плёткой ударил тебя нещадно? И чего его все так боятся, а?

   — Ой, и не спрашивай, девонька, — отмахнулась рукою старушка, — это такой удалец, с которым лучше не иметь никакого дела. Недруязом его кличут, воевода он наш городской. А ещё сын старшего жреца Чаромира. Папаня-то его желал, чтобы сынок по жреческой дорожке пошёл, но Недруяз на это оказался не согласен. Я де боярин, а не жрец, везде он орал, так что пришлось Чаромиру от него отступиться и на воинское ремесло сынка своего благословить… Жрец Чаромир тоже та ещё птица. Царь Болеяр ленив больно, чтобы в дела государственные рьяно лезть, а этот прохиндей как-то незаметно всю почитай власть себе в руки и заграбастал. Так что неспроста его да Недруяза сего окаянного люди боятся: чуть кто супротив них выступит, так чик-дрись — и ищи-свищи горлопана!..

   — А ты кто сама-то будешь, милаха? — пытливо тут бабка на Милу глянула, — Доселе вроде бы я тебя нигде не видывала… Кто ты, откуда, и кто есть твои родители?

   Не стала Милолика первой попавшейся старушенции открывать тайну своего происхождения. Да и поверит разве кто, что она царевна? Хм, подумают непременно обыватели, что она самозванка наглая, и что не правду она глаголет, а плетёт о себе всякие байки…

   Назвала Милолика имя своё настоящее, а про род свой частично соврала, что она, мол, сирота, что ходит по белу свету, побирается и на работу к добрым людям нанимается. И что и в их град она заявилася, чтобы работёнку какую-либо для себя здесь найти.

   — И-и, милаха! — разубедила её враз бабка, — О том, чтобы в город соваться, ты теперича и не мечтай даже. Враз же тебя там схватят и доставят Недруязу гадкому на забаву. А далее никто и гроша медного за жизнь твою не даст.   А-а!.. Поживи-ка ты лучше у меня. Я тут в избушке лесной невдалеке проживаю, лечу людишек разных, и торгую всякими травами.

   Предложение это показалось Милолике подходящим. Это, наверное, сам Даждьбог бабушку сию мне послал, подумала она тотчас!

   И согласилась она пожить у бабки с великой радостью.

   Звали бабушку эту, травницу, Миладою. Избушка у неё была маленькая, но справная. Держала она небольшое ещё хозяйство: козу, кур с десяток, пса да кота. А вдобавок к живности немудрящей ещё и огородик у неё разбит был с овощами.

   Стали они вдвоём в той избушке жить-поживать, и показалося