Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

Очевидно также, что подобный пересмотр должен быть начат не с внеположного бытия, а с правдивого анализа личного сознания, краеугольного камня сознания общественного. Нужно изжить бессознательную зависимость от официальной идеологии, неверие в реальность духа и духовных ценностей, очарованность поверхностными, псевдофилософскими «истинами» диамата и истмата. Сегодня более, чем когда-либо, стало ясно, что неудача социализма в России не есть неудача случайная, происшедшая, как думают некоторые, в результате неверного истолкования учения Маркса, «нарушения ленинских норм партийной демократии», «культа личности» Сталина, войны и т. п., но неудача коренная и принципиальная, ибо, как невозможно построить здание на песке, так и невозможно построить здоровое общество, исходя из утопической направленности сознания. Кризис коммунистической идеи, как и кризис национал-мессианизма есть кризис утопизма,т. е. того самого источника веры, которым долгое время жила Россия. Речь здесь идет не столько о социальном утопизме, сколько о том целостном мировоззрении, симптомом которого является утопизм общественно-политический и национальный. Утопизм вовсе не равнозначен пустой мечтательности или фантазированию о несбыточном: утопии не только могут быть осуществлены, но и не раз уже осуществлялись в истории. Столь же ошибочно противопоставление утопизма научности и науке. Технократическая утопия, замещающая сегодня веру в социализм, при всей своей научности не менее утопична чем «Государство» Платона или «Город Солнца» Кампанеллы, так как утопизм определяется не степенью научности своих идей, но теми метафизическими предпосылками, приняв которые, сознание роковым образом оказывается вовлеченным в процесс созидания проектов вечно распадающегося здания человеческого счастья.

Оставляя в стороне анализ природы утопического сознания, необходимо еще раз оговорить его основную метафизическую направленность, – принципиальный имманентизм. Пафос утопизма есть пафос имманентности, посюсторонности, пафос отказа от трансцендентности Абсолютного Бытия. Но отказ от запредельности Абсолютного Бытия не означает отказа от присущих сознанию категорий абсолютности – происходит лишь перенесение их на бытие относительное, приписывание ему характера абсолютности. Абсолютизация относительного, извращающая иерархическую структуру бытия и подменяющая высшие ценности ценностями низшего порядка, неминуемо приводит к трагическому обвалу: абсолютизация человека оборачивается идеей казарменного государства или всеобщим каннибализмом, абсолютизация экономики – духовным рабством, абсолютизация нации – национальным вырождением и т. д.18

Осознание скрытых опасностей утопизма должно стать основой не только для понимания процессов произошедших в России за последние пятьдесят лет, но и для решения всех тех проблем, перед которыми стоим мы сегодня. Любой вопрос, будь то вопрос о свободе политических и общественных движений или вопрос об экономической реформе, может найти истинное решение только на основе тех абсолютных предпосылок, утрата которых привела к искажению или смерти все относительные формы. Лишь с этих позиций возможно преодоление утопизма в различных его вариантах: утопизма историософского, национального или социально-политического.

Необходимо окончательно осознать, что ни абстрактные категории, ни общество, ни нация, ни народ не представляют собой тех высших ценностей, ради которых можно пожертвовать человеческой личностью. В противном случае весь пафос свободы и демократии не имеет ни малейшего смысла. Если в человеке нет абсолютной ценности, если он – лишь средство для будущего, то деспотизм непреодолим. Но увидеть и признать в человеке безотносительную ценность можно только с позиции иного миросозерцания, нежели миросозерцания марксистского или атеистического. Выработка и обоснование этого нового мировоззрения и является сейчас первоочередной задачей русской интеллигенции.

Сейчас нужны не политические программы, не отвлеченные идеологии, не слепая ненависть к большевизму, но целостное сознание, основанное на утверждении абсолютных духовных ценностей. Только такая ориентация является наиболее плодотворной в процессе зарождения здорового общественного движения и разработки основ будущего государственного устройства.

Путь к становлению нового сознания, долженствующего стать духовно-нравственной силой в борьбе за Россию и свободу, проходит не только через отказ от большевистской психологии, но и через отказ от идей национальной исключительности и мессианизма.

Новое национальное сознание должно строиться не на бессознательном патриотизме, но на глубоком осознании тех задач, которые стоят перед Россией. Истинная любовь к родине есть осмысленный творческий акт духовного самоопределения, а не инстинктивная зависимость от природных и родовых стихий. Человек как существо духовное и душевно-телесное принадлежит в своей жизни и творчестве не только к животному миру, роду или нации, но и к миру духовному. Благодаря своей духовности, являющейся основой и содержанием личности, человек поднимается над натуральными стихиями бытия, оказывается их властелином и творцом. Но эта укорененность человека в мире божественном не упраздняет ни истории, ни национальности, ибо человек призван не к отрицанию Богом созданного, но падшего мира, а к его просветлению и обожению. Вот почему религия и культура, универсальные и сверхнациональные по своему существу, раскрываются в этом мире через его стихии и формы, хотя и преодолевают их: такие национальные гении как Шекспир или Гете, не говоря уже о святых, принадлежат не только своему времени и народу, но и всему человечеству. Именно поэтому, нация есть не только этническая территориальная и государственная общность, но – и это прежде всего – общность религиозная и культурная. Об этом хорошо знали уже в классической древности, где эллинство было широкой национальной идеей, не умещавшейся в территориальные и государственные рамки. «Эллинами называются скорее те, кто участвует в нашей культуре, чем те, кто имеет общее с нами происхождение», – писал Исократ. Отсюда нация предстает не только как данность или факт, но как творческая задача и долг, как заданность. Вот почему духовная работа и культурное творчество, направленное на возрождение христианства и подлинной культуры в России, есть наша первоочередная национальная задача. В дореволюционной России эта идея не была осознана с достаточной ясностью и глубиной. Русифицированные православие и культура, отождествлявшиеся нередко с государственностью и националистическими интересами (особенно в период Московского царства и вторую половину XIX в.), были бессильны внутренне организовать и одушевить тело империи. Коммунистический режим, добившийся внешнего объединения посредством военно-государственного вмешательства и террора, лишь усугубил старые грехи, предопределив тем самым неминуемость национальной катастрофы для России, ибо процессы национального самосознания и национальные движения за независимость, сдавленные тисками советского империализма и загнанные в подполье, являются теми активными центробежными силами, которые при своем высвобождении неминуемо приведут к обвалу советской империи. Не только страны-сателлиты, но и Прибалтика, Украина, Кавказ, народы Средней Азии обязательно потребуют своего права на отделение и выход из пресловутого «нерушимого союза»…

Сегодня трудно очертить границы будущей России, как и трудно представить себе ее взаимоотношение с отделившимися от нее народами. Возможно, что в основе окажется федерация или какая-либо другая форма мирного и дружественного сосуществования. Но возможно также, что многовековое притеснение этих стран, а также рост национального самосознания приведут и к