Цыган - Анатолий Вениаминович Калинин

вспыхивает лампочка, и при ее свете сразу же можно убедиться, что у пассажиров КамАЗа действительно есть все основания для того, чтобы, несмотря на стихию, бушующую в степи, петь песни. У одного из афганцев, раздевшихся в натопленном кузове до тельняшек, гитара в руках, и товарищи его, кто сидя на скамьях вдоль бортов, а кто и лежа в проходе на соломе, слушают, как он негромко поет:

Счастливым станет навсегда,

Кто вдруг нечаянно узнает,

Что беззаветная звезда

Его всю жизнь сопровождает.

С недосягаемых высот,

Его из вида не теряя,

Она ему лишь только шлет

Свой свет, дорогу озаряя.

Суровы лица солдат. Судя по всему, мысли их витают где-то далеко от них и от этой беспредельной степи с бушующей в ней метелью.

При свете том он набредет

На луг, ни кем еще не смятый,

И там судьбу свою найдет

В траве, безмолвием объятой.

Но оказывается, не только мощному КамАЗу нипочем и снежная буря. Вдруг почти наперерез ему из глубины степи вырывается на перекресток дорог цыганская кибитка. На передке ее, натянув вожжи, правит двумя лошадьми цыганка, закутанная в теплые платки, а рядом с кибиткой едет верхом на лошади цыган в полушубке. Лошадь плохо подчиняется ему, цыган натягивает поводья, и она хрипит, выкатывая яблоки глаз. Перекрикивая ветер, цыганка спрашивает с передка кибитки:

– Куда ты на шоссе? Тут скоро шлагбаум должен быть.

– Они теперь все по своим будкам спят, – отвечает ей цыган.

Оглядываясь, она кричит еще громче:

– Машина! Завертай за лесополосу, Егор!

Но они не успевают завернуть. Сквозь завесу снега уже прорезались фары автомашины. Приближаясь, они освещают кибитку. Цыганка выхлестывает кнутом лошадей, цыган хлещет плетью своего коня, но куда им от КамАЗа уйти! Надвигаясь на кибитку и купая ее в потоке света, он лишь в самый последний момент, круто вильнув и сам накренившись, застывает в кювете под лесополосой. Как горох высыпались из него солдаты, водитель с воздетыми кулаками бросается к кибитке. Цыганка, замахнувшись на него кнутом, визжит на всю степь:

– Чуток не задавил! Куда смотришь? Разуй свои гляделки!

На всякий случай и цыган, с трудом справляясь с лошадью, кружит над головой кнут, не подпуская к себе солдат. Их командир, капитан, властной командой возвращает их к машине. Спрыгнув с передка кибитки, цыганка бросается к нему с занесенным кнутом. Как вдруг замирает точно вкопанная.

– Это ты?!

С суровым удивлением капитан встречно спрашивает у нее:

– А кто тебе нужен?

Вокруг уже смеются солдаты:

– Вот видите, товарищ капитан, вас и цыгане за своего признают.

Но капитан не признает за ними права над собой шутить:

– Вам бы не помешало историю нашего казачества знать. Из какой смеси оно произошло.

Цыганка подзывает мужа:

– Егор, посмотри-ка на него. Это же наш Будулай.

Но Егор, подъехав на своей норовистой лошади, говорит сердито:

– Тебе, Шелоро, в каждом встречном он чудится. Сравни, сколько ему уже было, когда он исчез, и сколько этому капитану теперь.

Цыганка жалобно настаивает:

– Он же, Егорушка, как выплюнутый.

Но теперь уже и капитан допытывается у них:

– О ком вы говорите? Куда исчез?

– Вам об этом ни к чему знать, капитан. У вас своя жизнь, а у цыган своя. Сегодня он появился, а завтра уже исчез. Но этот больше не появится. О нем даже цыганское радио уже молчит. Мы люди из природы. Вас могут и в чужую страну на войну погнать, а мы – вольные. Над нами никакого ни приказа, ни указа нет. Но насчет казаков я с вами согласен: у нас в донском кавкорпусе все нации казаками называли – и русских, и татар, и цыган. Погоняй, Шелоро!

И цыган заламывает поводьями голову своей лошади.

Но им приходится еще подождать, пока солдаты почти на руках вытащат из кювета залезший в большой сугроб КамАЗ и рассядутся в нем по местам. Последним садится в кабину их командир. Но перед этим он еще оглянется на цыганскую кибитку.

Дождавшись, когда Егор на своей лошади поравняется с кибиткой, Шелоро говорит ему:

– А все-таки они с этим капитаном как две капли.

– Ну и что же? Наш Данилка тоже выплюнутый ветеринар, а ты Христом клянешься, что это мой сын, и я уже поверил тебе, – отвечает Егор.

– Вот и дурак ты, Егорушка. Я тебе честная жена, а ты на меня всю жизнь телегу прешь. Не шмыгай за голенищем кнутом, я тоже тебя достать могу. Лучше подвернем к той знакомой скирде, я уже смерзла вся.

– Ну да, а потом ты меня опять двойней вознаградишь.

– Это ты сам все еще как молодой кочет, хоть и на целых двадцать лет старше меня.

– Сворачивай, передохнем. И вправду, куда спешить?

– У нас еще день впереди. Я у генерала Стрепетова неделю выпросила к больной матери в Бессергеневку съездить.

– Скоро у нас на конезаводе всем будет не он, а Татьяна заправлять. Недаром люди брешут, будто она побочная ему.

– Мало ли что люди брешут? Еще, например, могут брехать, что ты сам эту кобылу из Придонского племзавода увел.

– А что же мне было делать, если она в эту пургу как сирота болталась по степи? Но на всякий случай у меня в запасе и конский паспорт. У твоего же ветеринара за литр спирта добыл.

Еще не вечер, но все больше сгущается в степи мгла. Свернув с дороги за лесополосу, кибитка прижимается к большой одинокой скирде.

На окраине поселка конезавода светятся окна у придорожного домика, к которому на ночь, особенно в непогоду, всегда табуном сбиваются машины. Вот так и на этот раз. Тесно, накурено, но весело, слышно побулькивание, звон стаканов. Хозяйка корчмы, Макарьевна, едва успевает доставать из подпола баллоны с вином и, разливая его по стаканам, разносит вокруг стола. Не отказывается и сама выпить со своими клиентами, подсаживаясь к ним то на одном, то на другом конце стола, и даже поддержать не по возрасту молодым дискантом старую казачью песню.

За столом идет горячее обсуждение:

– Как же они теперь доедут до крепости?

– А гости там давно уже ждут.

– Вздумалось им тоже в этой крепости свадьбу справлять.

Сокрушается и хозяйка, Макарьевна:

– Обещали по дороге из церквы за бочонком моего раздорского заехать – и нет их.

Но вот у ворот сигналит машина. Набросив платок, Макарьевна спешит на улицу и возвращается с невестой и женихом. Присутствующие