Мелодия огня и ветра. Том 1 - Акили

— Знаю, мой мальчик, знаю. — Аксон погладил бороду и поднялся с места. — Один мой друг из Вилмара ждёт от меня новостей. Ты мог бы отвезти ему письмо и подарок?

— Конечно, дядя. Могу поехать прямо сейчас.

— Нет-нет, подарок ещё не готов. Я закончу его через два месяца. В четвёртый или пятый день можешь ехать. Я просто предупредил тебя о поездке заранее. Заодно навестишь отца и брата по дороге, ты давно их не видел.

«Пятый день месяца? И до Вилмара верхом по меньшей мере три дня пути. Но тогда…»

Аксон заметил, что Сюн опустил нахмуренный взгляд.

— В чём дело? Я думал, тебе нравится иногда выезжать отсюда.

Аксон говорил как ни в чём не бывало, но Сюн сразу понял подвох. Он поднял голову и холодно посмотрел Хранителю в глаза.

— Дядя. Вы специально отсылаете меня в этот день?

Аксон тяжело вздохнул и сел на кушетку. Он похлопал рядом с собой.

— Сюн, присядь.

Сюн продолжил стоять, и Аксон не стал настаивать. Он заговорил снова:

— Однажды один человек захотел узнать свою судьбу и обратился к гадателю. Тот заглянул в его будущее и со скорбным видом произнёс: «У меня плохие новости, господин. Тебе предстоит увидеть смерть всех своих родных». Человек очень разозлился, прогнал гадателя и обратился к другому. Тот заглянул в его будущее и весело сказал: «Господин, у меня хорошие новости. Ты проживёшь дольше всех своих родных». Человек очень обрадовался такому пророчеству и щедро наградил гадателя. А на деле же… в чём разница? — Сюн молчал, и Хранитель ответил на свой вопрос сам: — В том, как к этому относиться. Из-за слов первого гадателя человек был зациклен на потерях и скорби. После второго же обратил внимание на то, сколь долгую и полную жизнь проживёт он сам. Понимаешь?

— К чему вы это говорите мне, дядя? — с горечью спросил Сюн, хотя и сам прекрасно всё понял, только не хотел произносить.

Глаза Хранителя наполнились сочувствием.

— Сюн… пора отпустить.

Сюна словно ударило невидимой молнией, но он стерпел, поднял глаза на дядю и ответил:

— Я выполню поручение, Хранитель.

И быстро ушёл. Аксон печально покачал головой вслед закрывшейся двери.

Первые капли дождя упали на плечо. Сюн быстрым шагом ступал по настилам и пересекал мосты, всё ускорялся, пока в конце концов не перешёл на бег. Прохожие ученики даже не успевали удивиться, мимо них будто пролетал ветер. А Сюн всё рвался вперёд.

На ходу он достал флейту и стал играть «Парение». Сердце его и разум рвались вверх, как можно выше, а потому мелодия, хоть и вышла порывистой, но всё равно сработала идеально. Тело оторвалось от земли и под звуки флейты устремилось вдоль горного склона. Подъём казался Сюну невыразимо медленным, и он играл всё быстрее и быстрее, пока с тяжестью не опустился на знакомый козырёк.

Под хмурыми тучами гора Аи утратила свои краски. Птицы затихли, и вместо их пения в листве шептали дождевые капли. Сюн рвался по мокрой тропинке вверх, миновал рощу и обогнул серое под цвет неба озеро с эдельвейсами. И когда промокший добрался до пещеры, её своды огласил надрывный крик.

Слёзы брызнули из глаз. Кулаки стукнули о безжизненный камень стен и били, били до собственной крови, пока не стало невыносимо больно. Тогда Сюн схватился за одежду на груди и дёргал её. Крик то и дело вырывался из горла под небесный гром и замолкал в сводах пещеры, как было не раз. А потом вырывался снова.

— Сюн?

Он вздрогнул и растерянно обернулся на голос. Что? Кто? Невозможно. Кто посмел прийти сюда? Это его место! Кто посмел увидеть…

— Сюн, что с тобой? — повторила Лань и сделала шаг внутрь пещеры.

От этого он дёрнулся как от боли.

— Вон! Убирайся! — вскричал Сюн с искажённым от гнева лицом.

Лань вздрогнула и убежала. Сюн снова закричал и принялся душить горькие как пепел слёзы, швырялся камнями и бил в стены, только на этот раз он не выпускал боль, а давился ею.

Его видели. Его раскрыли.

Прошёл не один час. Когда Сюн наконец успокоился, дождь прекратился. Снаружи не доносилось ни звука. Сюн полностью разбитый побрёл обратно. Надо умыться и привести себя в порядок. Как всегда. Только теперь придётся объясняться с Лань. Сохранит ли она увиденное в секрете? И как теперь смотреть ей в глаза? Как смотреть в глаза другим, подозревая о том, что они могут знать? Сюн столько лет улыбался им и был примером во всём, что будет, если этот образ вдруг рухнет?

С этими мыслями он дошёл до озера, и солнечный луч на миг ослепил его. Тучи рассеивались, а рядом с озером подобно белому эдельвейсу в солнечном золоте сидела Лань. И ждала его. Выходит… она слышала всё?

— Что ты тут делаешь? — устало спросил Сюн.

— Прости, — тихо ответила Лань.

— За что извиняешься?

— Ты просил меня уйти, а я не ушла.

Лань посмотрела в его красные от недавних слёз глаза.

— И почему же ты не ушла? — мрачно спросил Сюн, хоть это и невежливо. Но на этой горе он не хотел никакой напускной вежливости, он желал просто быть собой.

— Хотела сказать тебе: Сюн, будь собой.

— Что? — оторопел он.

— Тебе не нужно улыбаться мне, если ты не хочешь. Ты можешь плакать, если тебе плохо. В этом нет ничего такого.

Она смотрела на него глазами, полными сострадания. Сюн отвёл свои.

— Да что ты знаешь?

«Ты ведь даже не знаешь, кто я, кем я стану. Все вокруг об этом знают! Узнаю́т раньше, чем я узнаю́ их имена. Так смотрят каждый раз и замолкают, стоит подойти близко, отводят взгляд, так выразительно молчат. Все, кроме тебя».

Сюн снова посмотрел на Лань и увидел, что слёзы текут по её щекам.

— Я играла твою музыку. Я всё чувствую, Сюн. И если ты плачешь, грустно и мне. Если тебе больно, то больно и мне.

С этими словами её голос надломился. Лань сжала одежду на груди, а плечи задрожали от всхлипов. Сюн смотрел на неё широко открытыми глазами, и стоял так в удивлении и безмолвии, пока ветер трепал их длинные одежды. И вскоре у Сюна снова потекли слёзы.

Он неуверенно подошёл к Лань, не зная, кого успокаивать — её или себя. От этого почему-то стало так смешно, что с губ невольно сорвался смешок, затем ещё один. И постепенно смех перешёл в несдерживаемые рыдания.

Он зарылся в её волосах на плече и плакал. А она