История Масуда. 1030-1041 - Абу-л-Фазл Бейхаки

Арслан-хан попрекнул брата, зачем он говорит такие несуразные, необдуманные слова. Богра-хан весьма оскорбился и совсем отбился от рук, так что сделался настоящим врагом и для брата [свое-то] и для нас. Дело дошло до такой степени, что когда потомки Сельджука пришли в Хорасан и разбили Бектугды, и весть об этом дошла до Туркестана, то осведомители сообщали, что Богра-хан злорадствовал и торжествовал, во-первых, потому что был с нами плох, и во-вторых, потому что Тогрул был ему друг /528/ и им возвышен. Тайно он наущал и ободрял их и говорил: “Воевать надобно, потому что он-де пришлет столько людей из ханских, похожих на туркмен, сколько запросят”.

Оттого, что об этом приходили все новые известия, эмир очень помрачнел, ибо то была новость не пустячная. Потом на переправе у Амуя схватили одного подозрительного сапожника и допросили. Сапожник сознался, что он лазутчик Богра-хана, пробирается к туркменам, [что] к ним есть письма и он-де [письма] спрятал в некоем месте.

Его отправили ко двору, и мой наставник сел с ним наедине и расследовал обстоятельства. Сапожник во всем признался и выложил из торбы сапожные инструменты. Сердцевины деревянных рукояток оказались выдолблены, туда вложены маленькие записки, закупорены щепочкой и закрашены под цвет дерева, так что нельзя догадаться. “Это Богра-хан у себя сделал”, — показал сапожник. Бу Наср посадил скрыто [этого] человека в одном месте, а записки отнес к эмиру. Все носили на себе знак тамги[1232] и были они к Тогрулу, Дауду, Ябгу и йиналовцам. Богра-хан подстрекал, сколько мог, и наше дело представлял их глазам и сердцу пустяком, говоря, держитесь крепче, просите сколько вам нужно народу — пришлем.

Эмир вследствие этого стал весьма опаслив и сказал: “Надобно написать письмо к Арслан-хану и отправить спешного посла, отослать эти записки и сказать: не хорошо, мол, что Богра-хан так поступает, а хан соглашается”. Бу Наср ответил: “Да будет долгой жизнь государя! Турки ни за что нас не полюбят. Я много раз слышал от эмира Махмуда, как он говорил, что сближения с нами турки ищут по необходимости, а как только представится случай, они [дружбы] не хранят и видимости добрых отношений не соблюдают. Лучше всего сослать лазутчика в Хиндустан, дабы он работал в Лахоре, а записки эти запечатать и спрятать в каком-нибудь месте. А потом к Арслан-хану и Богра-хану поедет посол и вежливо поведет с ними переговоры, покуда при посредничестве Арслан-хана не исчезнет открытая вражда, и Богра-хан не перестанет вредить”. “Ты говоришь совершенно верно”, — произнес эмир. Он запечатал записки и [их] спрятали. Лазутчику [эмир] дал сто динаров, а мой наставник ему сказал: “Я выпросил твою жизнь, убирайся в Лахор и шей там обувь”. Человека увели туда.

Эмир, везир и Бу Наср Мишкан сели без посторонних, и выбор для посольства пал на имама Бу Садика Таббани на том основании, что Бу Тахир приходился ему родственником и он с делом знаком. Эмир позвал его, любезно принял и сказал: “Исполни вот это посольство и по возвращении мы отдадим тебе должность казия в Нишабуре, поезжай туда”. Тот собрался /529/ и с драгоценными вещами свыше чем на десять тысыч динаров выехал из Газны во вторник, седьмого числа месяца зул-л-ка'да года двадцать восьмого[1233]. Полтора года он трудился и вел переговоры, так что Богра-хан сказал: “Все прения и работу заводит и совершает Бу Ханифа”, — и все признались, что эдакого человека в смысле прямодушия и честного исполнения порученного не видывали. После происходивших многочисленных прений он заключил незыблемый договор и всех обязал к дружбе. Все осведомители [об этом] сообщили, и эмир сие узнал. Несколько раз он говорил великому ходже и Бу Насру: “Не ошибался наш отец, сберегая этого человека”.

Сей имам поехал обратно. В дороге [его] схватил правитель Джерма и отнял все, что у него было, ибо горные властители подняли голову. С помощью хитрости он избавился от рук злодеев, что было опасно для жизни, и добрался до Газны. Он прибыл туда в лето четыреста тридцатое[1234], как раз в то время, когда мы собирались двинуться в Балх, на десять дней раньше. Султан его принял неописуемо любезно, и из уст эмира изошли [слова]: “Весь убыток, который тебе причинили разбойники, будет тебе отдан, даже больше, а также должность казия в Нишабуре, как мы обещали”.

В пятницу, одиннадцатого зу-л-ка'да[1235], до молитвы, эмир отправился на охоту. Мой наставник и весь [придворный люд] были вместе с ним в Дешт-и Рахамарг. Дело шло прекрасно, было взято много добычи разного рода. Государь возвратился обратно в новый кушк в воскресенье двадцать первого числа. В воскресенье, в четвертый день месяца зу-л-хиджжа[1236], он сел отпраздновать михреган. В то время привезли со всех сторон государства дары, чтобы поднести. Родичи и свита тоже много доставили. Стихотворцы читали стихи и получили награду, потому что сей государь любил стихи и жаловал за них знатное вознаграждение. Я здесь те касыды не написал, и ежели какой-нибудь порицатель спросит, почему касыды на эмира Махмуда, да будет им доволен Аллах, ты привел, а на эмира Мас'уда, да будет им доволен Аллах, не привел? — то ответ таков: “Сие время к нам ближе, и ежели бы приводились все касыды, то [повествование] слишком бы растянулось. Известно ведь, в каком роде читают [стихи] на торжествах”. После стихов пошли развлечения и вино, и день кончился прелестно. В субботу[1237] праздновали день жертвоприношения весьма пышно, В этот день производился смотр пешего и конного войска, находившегося при дворе, /530/ и показ безмерного числа утвари и украшений, ибо прибыли послы от Арслан-хана, Богра-хана, Ляшкер-хана и правителя Сакмана. Расставили пышно убранные столы и пили вино. На другой день эмиру Мавдуду дали халат, какого он еще не получал, и к нему литавру, значки и барабан. Змир соизволил отдать ему область Балх и вручил жалованную грамоту. В таком виде он удалился домой, и все вельможи, родичи и свита по повелению султана направились к нему — он стоял в доме Арслана Джазиба — и приличествующим образом воздали ему должное, как никогда не воздавали.

На третий день праздника после приема [эмир] отпустил посторонних и задержал везира, сипахсалара, ариза, моего начальника и хаджибов Бектугды и Бу-н-Насра. Речь шла о выступлении в поход эмира, в какую сторону лучше. Эти люди сказали: “Пусть государь сообщит слугам [своим], что он [сам] надумал, ибо то, что считает нужным высочайшее усмотрение,