Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

В порту стоял добровольческий и французский флот, который по целым дням обстреливал окрестности города.

В 1919 году я выдержал экзамен в 1-й класс Одесской 7-й гимназии, но занятия там шли неаккуратно ввиду того, что были большие беспорядки, и часто не было уроков по целым неделям. Очень многие принуждены были уезжать за границу и оставлять свою Родину, обливающуюся в крови. Каждый день было бесконечное множество расстрелов, и много хороших людей невинно страдали и погибли. С каждым днем, с каждым часом становилось все невозможнее и страшнее жить. Могли каждую минуту прийти в квартиру и потащить всех в «чрезвычайку» на расстрел. Жить в холодной комнате, ничего не евши, и трепетать все время над своей жизнью было больше невмоготу, и вот 24-го декабря 1919 года вся наша семья села на пароход и, после больших мытарств, претерпевших на нем[189], прибыла в Варну – болгарский порт. Пробыв некоторое время в Варне, в карантине, мы, через Софию, приехали в Белград.

6 класс

Мальчик

В 1917 году мне было лишь десять лет, поэтому события того времени большого впечатления на меня не произвели. Наоборот, перемены, последовавшие вслед за событиями февральских дней, нравились мне своей новизною, тем, что выходили из рамок обычной жизни, – все эти сборища, митинги, волнения, красные флаги и банты – все это привлекало ко мне свой интерес[190]. С любопытством смотрел я на процессии, ходившие по городу и распевавшие «Марсельезу», на толпы матросов и солдат, бродивших по улицам с развязным видом, на суда, разукрашенные красными флагами и т. д. Всюду были разговоры лишь о революции, о том, что творится в Петрограде и Москве. Знакомые наши приходили со взволнованными лицами, но меня все это лишь интересовало своею внешней стороной. Я не вникал еще в самую суть всего этого, не понимал значения всего происходившего…

Но вот как бы туча какая-то стала надвигаться на город. Тревога повисла в воздухе. Разгон Учредит<ельного> собрания – и вслед за этим беспорядки и разгул разнузданной черни! Из тюрем выпустили преступников, по вечерам – стрельба! Обыски, реквизиции! Вздорожание продуктов, очереди, продовольственные карточки! Проникла тревога и к нам, и на этот раз охватила и меня. Боязнь за жизнь близких и свою не давала мне покою. Со страхом возвращался я вечером (я был во второй смене) из гимназии. Все ли дома благополучно? Не случилось ли чего? Но нас пока не трогали. Гораздо значительнее было то, что трудно было доставать продукты, и голодный желудок часто давал себя чувствовать. Все меньше и меньше хлеба, все хуже и хуже обеды. Да и прислугу опасно держать. Еще чего доброго что-либо не понравится ей и донесет в «чрезвычайку». Пришлось рассчитать, но она не захотела уходить, пошла в профессиональный союз, и отца вызвали в трибунал. Несколько женщин, судьи, галдели, галдели и постановили: рассчитать можете, заплатив жалованье за 2 месяца вперед. Отец отказался, они заявили тогда, что примут свои меры. Но мер своих провести не успели, так как на следующий день утром услыхали мы часов в 6 крики, топот и, бросившись к окну, увидели входящие немецкие отряды колонистов, а за ними добровольцев. Лошади и орудия разукрашены лентами и зеленью. В толпе трехцветные флаги. Изо всех окон высунулись люди, машут платками и восторженно кричат: «Ура!» Общая восторженность охватила и меня, и я тоже принялся кричать. Вместе с этим криком точно камень свалился с груди и как-то дышать даже стало легче. Вздохнули свободнее и все родные. Улучшилось несколько и продовольственное положение. Но все это продолжалось недолго. Большевики с большими силами подступили к городу и заняли вновь его. С ожесточенной яростью набросились они на жителей, снова пошли расстрелы, обыски и все атрибуты русской революции.

Но судьба хранила нас и на сей раз, хотя положение еще более обострилось. Правда, у нас реквизировали комнату, сами мы жили только в двух, ибо остальные нечем было отапливать, и настроение было тревожное, но никого из нас не требовали в «чрезвычайку», поместившуюся рядом с нашим домом. В гимназию я ходил неаккуратно, так как занятия не всегда были. Больше сидели все дома, запирались на всевозможные замки, щеколды, болты и цепи. В городе носились всевозможные слухи, один нелепее другого, и обыватели им верили. То, говорили, идут петлюровцы, то какой-то особый отряд Добровольческой армии, то французы. И вот действительно в конце концов пришли французы, а с ними и греки. Снова восторженный прием, снова овации, и чествования, снова контрразведка и т. д.

А затем опять, несмотря на всевозможные обещания, город сдан большевикам, затем – в руках гайдамаков, затем – чехов и словаков, затем – снова французов и так до 1919 года. Все эти смены власти лишь способствовали грабежу и вообще беспорядкам, так как в промежутках между уходом одной и приходом другой царила анархия.

Мать моя заболела на нервной почве. Мы решили уезжать из России. Началась распродажа, хлопоты, волнения. Много было желающих ехать, мест же мало на пароходе. Я в то время был болен, поэтому не помню всех перипетий этих дней. В последнюю минуту моя бабушка и тетя отказались ехать, ссылаясь на неизвестность того, что нас ждет впереди. Трогательно было наше прощание с ними, и 24 декабря 1919 года пароход Добровольного флота «Витязь» принял нас на свой борт, и в 3 часа дня мы отчалили от России. Я испытывал какую-то неопределенную тоску, но она скрашивалась ожиданием лучшего будущего, манившего своею загадочностью вперед. 26 декабря прибыли мы в Варну. Настроение у меня было самое мрачное. В город нас не пускали и отправили в карантин, где и пробыли мы до 1 января 1920 года. Время это было очень тяжелое. В незнакомой земле, среди недружелюбных болгар, и мы торопились выехать отсюда. Но в Софии отец заболел, так как простудился, и пришлось задержаться на месяц. В конце концов, преодолев все препятствия, прибыли мы в Белград, были здесь, как одни из первых русских, прибывших сюда, очень гостеприимно приняты, и уже через неделю ехали на место своего назначения. Таким образом, Русская революция пощадила нашу семью, и мы избегли каким-то чудом всех ее опасностей, жертвами которой сделались многие другие семьи.

Мальчик

Воспоминания с 1917 года по 1920 год

Революция меня