Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Народного фронта, в то время как единственной политикой, которая могла бы сработать, было «священное единение» левых и правоцентристских сил. Время от времени Литвинов повторял эту очевидную истину, но он делал это в медийном потоке, в котором лишь немногие могли его услышать.

Альфан надеялся начать все с начала вместе с Фланденом и обхитрить Леже и его сотоварищей. Он отмечал, что на протяжении трех лет отношения с СССР стабильно улучшались, хотя за последние несколько месяцев они стали холоднее. Отчасти это произошло из-за Лаваля и из-за того, что он возглавлял Совет министров и одновременно был министром иностранных дел. Из-за этого он более чувствительно реагировал на внутренние дела, как отмечал сам Литвинов. На съезде Коминтерна в июле — августе 1935 года звучали призывы к объединению перед лицом фашизма, и это растормошило правых. Речь шла о формировании левоцентристских коалиций или народных фронтов. По сути, это было все равно что начать размахивать красным флагом прямо перед правыми. По словам Альфана, внутренняя политика смешалась с внешней, и произошло это в ситуации, когда Франция находилась в огромной опасности и должна была думать только о «национальных интересах». О том же говорил и Эррио. Альфан призывал Фландена возобновить «политику сотрудничества» с СССР. Советская сторона обратила внимание на недавний холодный прием. Франция не придерживалась обязательств, которые взял на себя в Москве Лаваль (хотя Альфан не указал его имя напрямую), связанных с ускоренной ратификацией пакта о взаимопомощи и одобрением банковских кредитов на торговлю. Альфан ссылался на недавние публичные заявления в Москве, но он знал по последним переговорам с Потемкиным в Париже и с Литвиновым и Крестинским в Москве, что уверенность СССР в коллективной безопасности и Лиге пошатнулась. Они стали предупреждением о «тенденции к изоляции России», то есть СССР теперь будет полагаться только на себя и национальную оборону. Если подобная политика будет реализована, то первой поплатится Франция. «Мы можем легко все вернуть, — говорил Альфан, — если быстро ратифицируем пакт о взаимопомощи и выпустим министерскую декларацию, в которой четко возьмем на себя обязательство придерживаться политики мирного сотрудничества с СССР»[1234]. Телеграмма Альфана, похоже, так и осталась в шифровальном бюро. Это было признаком того, что противники СССР в МИД продолжали саботировать сближение. В последние несколько недель советское правительство воспряло духом после ухода Лаваля. Читатели помнят, что Литвинов поехал в Лондон на похороны Георга V, которые состоялись 28 января. После этого он встретился с Иденом, заменившим Хора в должности министра иностранных дел в декабре 1935 года. Литвинов отправил в Москву телеграмму, в которой довольно оптимистично отозвался об этой встрече. Отчет британского МИД был, однако, более сдержанным[1235]. Никто не брал на себя никаких обязательств, и Сарджент продолжал выступать против Литвинова и сотрудничества с СССР. Кажется, Литвинов не знал о враждебности Сарджента, то есть, получается, никто о ней не говорил или советская разведка ничего о ней не слышала. Во французском МИД полагали, что визит Литвинова и маршала Тухачевского в Лондон прошел хорошо. Это позволило французскому правительству проявить немного теплоты по отношению к наркому, когда он в конце месяца прибыл в Париж.

Потемкин быстро продвигался вперед на этом новом этапе французской политики, или, во всяком случае, так казалось. 29 января он встретился с Леже во французском МИД. Это произошло всего через неделю после падения Лаваля. Потемкин хотел организовать неофициальную встречу Литвинова и Фландена, тем более что им не удалось встретиться в Лондоне. Леже согласился. Двум министрам иностранных дел необходимо было поговорить и прийти к соглашению по ряду вопросов, представляющих интерес для обеих стран. «Желательно при этом, — добавил Леже, — рассеять некоторые недоразумения, чувствовавшиеся между обеими сторонами за последние месяцы». Это, конечно, было правдой, но забавно звучало из уст Леже, который был правой рукой Лаваля и вносил свой вклад в «недопонимание»[1236].

Перспективы ратификации советско-французского пакта

Потемкин быстро добрался до сути. Он хотел понять, что предлагает сделать новое министерство для ратификации пакта о взаимопомощи. «Леже ответил, что затяжку ратификации пакта он считает крупнейшей ошибкой Лаваля». Это вредило отношениям между СССР и Францией, а также вызывало «некоторые сомнения в среде друзей Франции» в Восточной и Юго-Восточной Европе», которые выступали в поддержку коллективной безопасности. Это было правдой. «В колебаниях Лаваля, — сказал Леже, — Германия нашла поддержку своей тактике запугивания и шантажа, которую применяет и сейчас, накануне ратификации франко-советского пакта. Немецкая пресса кричит о том, что эту ратификацию правительство Германии будет рассматривать как решение, нарушающее условия Локарнского пакта, и что из этого Германия сделает надлежащие практические выводы». По словам Потемкина, Леже не придавал особого значения немецким угрозам. Лучшим ответом стала бы ратификация. Леже поговорил с Поль-Бонкуром, который пообещал ускорить подготовку в Палате депутатов. Дебаты должны были состояться «в самые ближайшие дни»[1237].

1 февраля Леже встретился с Литвиновым и передал ему оптимистичное сообщение. «Новое [французское. — М. К.] правительство, — телеграфировал Литвинов в Москву, — очень довольно приемом, оказанным мне в Лондоне, и наблюдающимся улучшением отношения Англии к СССР, делающим возможным сотрудничество Парижа, Лондона и Москвы». Представьте себе фальшивую улыбку Леже, подчеркнутую аккуратно подстриженными усами, когда он говорил эти слова, однако это была правда: чем приветливее был Лондон с Москвой, тем менее рискованно было для Парижа разморозить франко-советские отношения. Леже зашел еще дальше: «Необходимость активного участия СССР в организации коллективной безопасности в Европе остается для Франции неоспоримой истиной». По словам Леже, Фланден твердо придерживался этой позиции и считал ратификацию пакта «неотложным делом»[1238]. Что произошло с Леже? У него случилось прозрение? Он хотел скрыть свое сотрудничество с Лавалем? Или решил пока приспособиться под нового министра иностранных дел? В конце концов, до весенних выборов всем заправляло правительство Сарро.

В мирное время телеграммы пишутся кратко и понятно, однако Потемкин, присутствовавший на встрече с Леже, составил подробный отчет о разговоре. Леже пытался вилять на ситуацию, даже несмотря на нового министра иностранных дел. Из вступительного слова правительства в парламенте были удалены слова о сотрудничестве Парижа с Лондоном и Москвой, которое «является основным условием обеспечения мира на Европейском континенте». «По соображениям характера редакционного и отчасти тактического», — пояснил Леже. Разумеется, существовал только один возможный союзник, который позволил бы сравнять счет с нацистской Германией. Мог новый кабинет заявить об этом открыто во время кампании против пакта о взаимопомощи, которую запустила правая пресса? Очевидно, что нет. Тем не менее Леже утверждал, что новое правительство займется