Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1 - Николай Александрович Митрохин

Ознакомительный фрагментосновных акторах этого правления формируется очень медленно[10]. Литературы об «андроповских реформах» как самостоятельном феномене и вовсе практически не существует, потому что они проводились в очень короткое время, фактически в течение года, не успели в основном оформиться законодательно и остались в значительной мере в планах[11].

Однако проблема реформ, их успехов или неудач при всей ее важности является составляющей куда более широких и масштабных тем, касающихся общего состояния и тенденций развития советской политики и экономики. Реформирование как процесс возникает в силу необходимости преодоления проблем в данных сферах и является частью проводимой экономической политики. Последняя относится к реформам как к инструменту, а не как к самоцели. «Бесконечное реформирование» — остро негативное выражение бюрократического и политического лексикона, а «успешные реформы» — то, что может служить позитивным примером реализации экономической политики в определенных сферах[12].

При написании работы было понятно, с чего необходимо ее начать, — смещение Хрущева и начало «косыгинских реформ», — однако почти до самого последнего момента оставалось непонятным, где поставить точку. Очевидно, что последние годы перестройки наблюдался «развал системы», сокращение и падение ключевых институтов. Поэтому после изучения всего набора имеющихся источников хронологическим концом эпохи системного реформирования стоит признать 25 мая 1989 года — день открытия Съезда народных депутатов СССР, который по законодательству утверждал председателя Совета министров СССР, а Верховный совет Съезда — министров, по утверждению премьера. Первое утверждение нового состава Совета министров СССР (сокращенного на треть от прежней численности) состоялось в июле 1989 года[13].

Наличие сильных оппозиционных фракций на Съезде, публичное и законное становление иной, новой политики, игнорирующей ограничения и контроль со стороны ЦК КПСС, означали разрушение прежней системы полновластия Политбюро, которому подчинялся Совмин. В политической системе страны произошли колоссальные подвижки. Одним из последствий этих изменений стала нестабильность состава Совета министров. В течение года он имел трех разных глав, был дважды распущен, переименован в Кабинет министров и выселен из Кремля. Другим следствием стало появление нового «главного» политического центра — президента СССР и его аппарата. Третьим следствием стало разложение стройной системы управления страной на уровне республик и многих регионов (что стало одним из результатов свободных выборов в марте 1990 года).

С конца мая 1989 года это был уже «другой Советский Союз», в котором и на политическом, и на практическом уровне экономическая политика радикально отличалась от предыдущего периода[14] — если даже считать, что со второй половины 1989 по 1991 год в СССР вообще была какая-либо оформленная экономическая политика, а не судорожный поиск ресурсов на поддержание разваливающейся на глазах системы[15].

Последний управляющий делами Совета министров СССР Михаил Шкабардня кратко, но емко описывает эту ситуацию в мемуарах:

Работать новому правительству и решать множество вопросов приходилось в условиях, когда действующая Конституция, строго говоря, уже должным образом не соблюдалась, новые законы еще не работали, а старые уже не исполнялись. К тому же управленческие структуры рассыпались, как карточный домик. Основная опора Совета министров — министерства — ликвидировались, сокращались или объединялись в довольно сложные конгломераты. Начинающийся парад суверенитетов и верховенство законов суверенных республик стали создавать слишком много проблем. Страна рушилась на глазах, становилась неуправляемой, и было ясно, что спасти ее от развала уже ничто не может[16].

Поскольку советская экономика официально считалась плановой и экономическая политика была номинально направлена на формулирование и реализацию долгосрочных планов, то у экономических ведомств действительно масса времени и сил уходила на попытки рационального планирования, составления перспективных (на 10–15 лет вперед), пятилетних и годовых планов. Не меньше сил уходило на контроль за исполнением плановых заданий, на централизованное перераспределение имеющихся и планируемых ресурсов для обеспечения этих заданий. В связи с этим неизбежно возникает вопрос: как реформирование с его плохо предсказуемыми успехами или неудачами сочеталось с планированием?[17]

С начала 1980-х годов советские, а потом российские авторы, пишущие о советской экономике 1960–1980-х годов, занимались ревизией понятия «плановости» и существования экономической политики как таковой. Они обращали свое внимание на факторы, подрывающие возможность реализации плановой политики, описывая мир советской экономики и политики принятия решений в данной сфере как царство всевластия собственных интересов чиновников (Кордонский), их моральных качеств (Восленский), клановых «обойм» (Крыштановская), коррупции (Земцов), перманентного дефицита ресурсов, связанного с их разделением (в рамках концепции автора) на качественные и массовые (Яременко), массовых неформальных корыстных практик (Леденева), «экономики согласования» (Найшуль), «иерархических торгов» (Гайдар)[18]. В западной научной литературе в этой области популярен тезис о важной роли «патрон-клиентских отношений», позволяющих продвигать групповые интересы сплоченных клик[19]. Обо всем этом мы поговорим во второй части книги, посвященной механизмам администрирования.

В целом теоретический инструментарий упомянутых авторов вполне адекватен для описания тех или иных возможных вариантов действий акторов в системе советской экономики или отдельных присущих ей специфических явлений. Однако этот инструментарий, возможно удобный в отдельных ситуациях, не может описать систему функционирования советской экономики в целом.

Это делают авторы другого типа, стремящиеся не к теоретическим инновациям и изобретению новых терминов, а к комплексным исследованиям. В настоящее время помимо работы Гайдара «Гибель империи» существуют шесть основных научных монографий о советской экономической политике 1980-х годов, претендующих на ее комплексное изучение[20]. Они все написаны на принципиально различных источниках и, кажется, никак не стремятся к взаимной дискуссии.

Наиболее интересным является опубликованный в 2019 году труд Николая Кротова «Акела промахнулся, запускайте Берлагу. Попытка понять смысл экономических реформ 1980-х годов»[21]. Работа, посвященная в основном экономической политике послебрежневской эпохи, основана на интервью автора с чиновниками центральных ведомств второго эшелона и экономистами, привлекавшимися для разработки и обоснования реформ.

К сожалению, автор не смог (и не пожелал) адекватно распорядиться собранным им в предыдущие два десятилетия огромным массивом интервью с советскими финансистами. Во введении к работе Кротова идут конспирологические рассуждения о причинах начала реформ, о смерти Черненко и появлении во главе страны Горбачева[22], далее использована густая смесь из свидетельств довольно ограниченного круга авторов (в основном помощников «первых лиц» и перестроечных экономистов), которые должны подтвердить версию автора о намеренных действиях Горбачева, Яковлева и Медведева по развалу экономики страны и даже реализации «не афишируемого изначально глобального стратегического плана изменения базовых принципов функционирования советской экономики»[23]. Тем не менее далее, когда речь идет уже о конкретных эпизодах формирования политики, книга содержит ряд ценных личных свидетельств, и мы совпадаем с ее автором во многих наблюдениях.

Классическая работа Рудольфа Пихои