Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы) - Гийом Совэ

ряде других стран Восточной Европы, таких как Польша и Литва, либералы проиграли выборы, но через несколько лет вернулись к власти. В России же падение либеральной интеллигенции было более сокрушительным и долгим. В течение десяти послеперестроечных лет поддержка либеральных партий на выборах снизилась до ничтожного уровня, в то время как националистические и консервативные идеи приобрели огромную популярность. Относительная свобода 1990‑х годов и сохраняющееся влияние некоторых либеральных экономистов на правительство не должны заслонять тот факт, что либеральная интеллигенция в целом была дискредитирована, и это сделало ее достижения очень хрупкими на фоне плана президента Владимира Путина по восстановлению государственной власти с 2000 года. От грандиозного взлета в 1987 году до стремительного падения после принятия суперпрезидентской конституции в 1993 году – такова странная судьба советских либеральных интеллектуалов, чей успех в борьбе с Коммунистической партией был достигнут ценой собственного падения, выраженного в знаменитой фразе одного из них: «Мы потерпели победу»[5].

От триумфализма к разочарованию

Сегодня иногда кажется, что эти события относятся к давно ушедшему миру. Однако перестройка – это совсем недавнее событие, о чем свидетельствует тот факт, что большинство писавших о ней являются либо ее участниками, либо непосредственными наблюдателями. В отсутствие успокаивающего эффекта времени тон и выводы этих анализов весьма неоднозначны и быстро меняются с 1991 года, по мере того как перспектива перехода России к демократии становится все менее правдоподобной.

Что касается интерпретации взлета и падения либеральной интеллигенции, то мы выделяем две основные историографические тенденции: с одной стороны, триумфализм, который одобряет обращение этих интеллектуалов к западным либеральным идеям как знак их прогрессизма, а с другой стороны, разочарование, которое осуждает их ошибки и ослепление[6].

Триумфалистские интерпретации объединяет небывалый энтузиазм по отношению к либеральной интеллигенции, чью независимость от советских догм они прославляют. Отказ от священных символов марксизма-ленинизма трактуется как знак обращения к идеям противоположного лагеря времен холодной войны – западных либеральных демократий. Первые работы, содержащие такую трактовку, появились уже в начале перестройки[7]. В ответ скептикам, рассматривавшим реформы как очередную пропагандистскую кампанию, в этих работах перестройка приветствовалась как высвободившееся наконец-то стремление растущей части советского населения, пользующейся преимуществами урбанизации и высшего образования, к индивидуальной свободе и демократии. Таким образом, появление демократических и либеральных идеалов у советских людей интерпретируется как результат модернизации, аналогичной той, что уже произошла в западных странах. Эта модернизационная интерпретация питает предположение о сходстве: кажется само собой разумеющимся, что демократическое движение в СССР «стремится к изменениям в направлении либеральной или социал-демократии, в том смысле, в котором эти термины обычно понимаются на Западе»[8] или что его можно назвать либеральным «в классическом европейском смысле»[9]. Советские либеральные интеллектуалы были любимцами западных коллег, которые узнавали в них себя и поощряли распространение их идей за пределами СССР, что привело к публикации обширной литературы, переведенной на английский, французский, испанский, немецкий и японский языки. Возникшая лубочная картинка перестройки представила либеральную интеллигенцию как знаменосца современного прогрессивного мышления, сравнимого с западным либерализмом.

Этот триумфалистский взгляд был настолько глубоко укоренен в коллективном воображении, что остался неизменным в произведениях некоторых авторов, несмотря на многие горькие разочарования 1990‑х, когда самые оптимистичные прогнозы либеральной интеллигенции не воплотились в конкретные действия и разрыв между провозглашаемыми принципами и реальной политикой тех, кто называл себя «демократами», стал слишком очевидным[10]. Однако после прихода к власти Владимира Путина большинство сторонников этой трактовки по крайней мере сочли необходимым объяснить, почему западные либеральные идеи, несмотря на их первоначальный триумф во время перестройки, были отодвинуты на второй план или отброшены. К наиболее распространенным объяснениям относятся моральное разложение советского населения, определенные российские культурные атавизмы или структурные факторы, связанные с трудностями одновременного перехода к демократии, рынку и национальному государству[11]. Во всех случаях предполагаемые причины взлета и падения либеральной интеллигенции носят в основном экзогенный характер и не подрывают основное предположение о ее сходстве с западным либерализмом.

В 1990‑х годах, когда в России начался экономический спад, а режим все больше и больше проявлял свой недемократический характер, оптимистическое представление о либеральной интеллигенции как авангарде западной современности становится предметом нарастающего скептицизма. Некоторые разочарованные исследователи, среди которых немало бывших сторонников российских демократов, резко критикуют интеллигенцию, обвиняя ее в том, что она увековечила определенные черты, которые, как считалось, должны были исчезнуть вместе с советской идеологией: авторитаризм, нетерпимость, патернализм и коррупция. Не отрицая важности структурных факторов, препятствующих установлению демократии в России, такая точка зрения настаивает на причинах неудачи, которые являются эндогенными для либеральной интеллигенции. Мы отмечаем два варианта этих трактовок разочарования: тезис о негативности и тезис о перевернутых понятиях.

C одной стороны, тезис о негативности утверждает, что либеральная интеллигенция не предлагала никаких идеалов или политического проекта кроме неприятия коммунизма. Похоже, что борьба против существующей системы была мотивирована лишь своего рода моральным протестом, расплывчатым и невнятным. Под видом обращения к западным либеральным идеям произошел лишь отказ от советской идеологии или даже от идеологии вообще. Оглядываясь назад, многие либеральные интеллектуалы охотно демонстрируют скептическую позицию по отношению к перестройке, чтобы дистанцироваться от ее идеалов, которые сегодня в России в значительной степени вышли из моды[12]. Тезис о негативности отстаивается также некоторыми исследователями, которые осуждают неспособность либеральных интеллектуалов предложить новое позитивное видение мира, которое могло бы закрепить роль демократических политических партий, в результате этот провал спровоцировал расцвет ностальгии по идеализированному советскому прошлому[13]. Наиболее развернутый аргумент в пользу тезиса о негативности можно найти в работах историка Тимура Атнашева, опирающегося на свою неопубликованную кандидатскую диссертацию о трансформации политического дискурса перестройки[14]. Обращаясь к тексту историка Джона Покока о «макиавеллистском моменте», который ознаменовал рождение современной политической мысли на Западе[15], Атнашев описывает конец перестройки как «антимакиавеллистский» момент, характеризующийся отказом от легитимности человеческой деятельности в пользу слепой веры в естественную и позитивную по своей сути эволюцию истории[16]. По мнению Атнашева, эта «субъективная некомпетентность» помогает объяснить мирную смену режима, а также слабость возникшего политического общества, по сути консервативного в своем недоверии к любому сознательному и добровольному проекту политической трансформации.

С другой стороны, тезис о перевернутых понятиях является прямым ответом на главный постулат триумфалистской интерпретации, а именно отказ от официального марксизма-ленинизма и обращение советских интеллектуалов к западным либеральным идеалам. Сторонники этого тезиса утверждают, что между двумя полюсами на самом деле больше преемственности, чем различий. Таким образом, либеральная интеллигенция якобы унаследовала от советской идеологии