100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

котором отмечалось, что Институт экспериментальной медицины не только выполнил все обязательства, но и провел «тысячи различных опытов и исследований», стоимость которых во много раз превысила расходы на установку фильтров.

Летом 1917 года Филькович направил товарищу министра финансов еще одно письмо, на этот раз из Владикавказа. Капитан сообщал, что избран членом Поместного собора Российской православной церкви от Терской епархии и намерен выехать к месту его проведения, в Москву, сразу по получении «причитающихся ему» денег. «От Вас теперь зависит благосостояние всех нас», – убеждал он Кузьминского.

20 сентября 1917 года на имя Фильковича было направлено официальное уведомление о том, что «товарищ министра признал ходатайство неподлежащим удовлетворению». Через месяц произошла Октябрьская революция…

Дальнейшая судьба Фильковича неизвестна, но можно предположить, что возвращения своих денег он так и не дождался. В истории отставной капитан 2-го ранга остался «благотворителем поневоле», чьи фильтры в течение многих лет очищали воду для Института экспериментальной медицины.

Настоящий Башмачкин

Повесть «Шинель» Николая Васильевича Гоголя – о злоключениях бедного чиновника Акакия Башмачкина, добывавшего хлеб переписыванием бумаг в «одном департаменте» Петербурга, увидела свет в начале 1843 года. А спустя двадцать лет в нашем городе произошли события, удивительным образом перекликающиеся с сюжетом произведения.

Все началось ноябрьским днем 1863 года в особняке петербургского генерал-губернатора на Большой Морской улице – эту должность в ту пору занимал внук и тезка знаменитого полководца Александр Суворов. Прямо в приемной случилась неприятность: один из посетителей, полковник Дмитрий Дурново, собираясь на выход, не нашел оставленную им верхнюю одежду. Вместо изящной шинели «на скунсовом меху» с большим воротником, сшитой в модном ателье и обошедшейся в 150 руб. серебром, на вешалке висела совсем другая, старая и потертая, явно происходящая из магазина готового платья, а из ее кармана выглядывало видавшее виды кашне…

Опрошенные сторожа вспомнили: похожая одежда была на молодом человеке, неоднократно заходившем в губернаторскую канцелярию к коллежскому советнику Иерониму Грассу. Узнав от того имя и адрес, полиция без труда отыскала похитителя.

Им оказался 29-летний нигде не служащий дворянин Адам Кучинский. Сначала он пытался свалить всю вину на некоего барышника, которому будто бы променял в тот день шинель на пальто. Но потом сознался в похищении полковничьей шинели, сообщив, что продал ее торговцу Прокофьеву на Семеновском плацу за 28 руб. серебром и «пальто впридачу». В лавке Прокофьева пропавшую вещь обнаружили и вернули законному владельцу. А для Адама Кучинского началась долгая следственная эпопея…

Свой поступок он объяснял «припадком самозабвения и безумия, в каковое состояние был приведен крайностью своего положения». Представитель бедного дворянского рода из Минской губернии, в 1850-х годах Адам приехал в Москву, где слушал университетские лекции и зарабатывал на жизнь уроками. Результатом физического измождения и постоянной нужды стали периодические приступы «беспамятства», продолжавшиеся с Кучинским и в Петербурге.

Здесь его зачислили в Медико-хирургическую академию (ныне – Военно-медицинская академия) «своекоштным» студентом, т. е. он должен был оплачивать посещение. Жизнь в столице оказалась на порядок дороже, чем в Первопрестольной, и вскоре молодому человеку пришлось оставить учебу. Устроиться на службу не удалось, поэтому единственным источником пропитания для него служила помощь сердобольных людей и чиновника Грасса, тот давал Адаму переписывать бумаги и платил за это небольшие деньги.

Состояние Кучинского особенно ухудшилось после пожара, случившегося зимой 1862 года в квартире дворян Григорьевых, из сочувствия предоставивших ему угол. Огонь уничтожил последнее имущество Адама, поставив его на грань крайней нищеты: «И без того слабый ум его окончательно помрачился, и прежние припадки повторялись почти каждую неделю, так что часто он вечером не мог вспомнить без помощи хозяев и знакомых, где и как провел минувший день».

Опрошенные полицией знакомые Кучинского подтвердили его бедственное положение и «расстроенное состояние». Приютившие его дворяне Григорьевы замечали за Адамом крайнюю рассеянность, забывчивость и невнятные разговоры. В день похищения шинели квартирант выглядел особенно странно: «Глаза его были мутны, и он говорил какой-то вздор, из которого ничего нельзя было понять». Но, невзирая на совет остаться и никуда не ходить, он отправился в канцелярию генерал-губернатора, чтобы «просить о помощи».

Кучинского освидетельствовали в столичной врачебной управе и признали вменяемым. Тем не менее эксперты оговорили, что для окончательного ответа на вопрос необходимо длительное наблюдение. В итоге похитителя поместили в больницу исправительного заведения при слиянии рек Пряжки и Мойки, где он оставался до осени 1864 года.

Получая стабильное питание и медицинский уход, молодой человек почувствовал себя лучше. На запрос Петербургского надворного суда врачи отвечали, что он в полном рассудке, но подвержен еще «трепетанию сердца» (аритмии), что может служить причиной новых приступов «самозабвения».

Суд посчитал состояние подследственного удовлетворительным и в ноябре 1864 года вынес приговор: «Дворянина Адама Кучинского за кражу на сумму свыше 30 руб. серебром, по лишении лично и по состоянию ему присвоенных прав и дворянского достоинства, сослать на житье в Тобольскую губернию».

Адам подал апелляцию, указывая на необходимость оставаться под наблюдением врачей, но Палата уголовного суда утвердила приговор, сделав лишь некоторые «послабления»: Кучинскому возвратили изъятые при аресте полицией шинель, кашне и 60 копеек серебром, а Тобольскую губернию заменили Томской.

Затем документы поступили в Сенат, который посчитал возможным «во внимание к обстоятельствам участь Кучинского подвергнуть Монаршему милосердию». Весной 1866 года император Александр II согласился заменить Томскую губернию на Вологодскую, куда Адам Кучинский и отправился…

Беспокойное семейство

Дело о происшествии, которое легло на стол прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Анатолия Федоровича Кони, связано с очевидным, на первый взгляд, эпизодом. Однако, как оказалось, он таил в себе немало «подводных камней». Тридцатилетнему юристу предстояло решить, продолжать ли следствие в отношении чинов местной полиции, обвиняемых в «оскорблении действием» канцелярского служителя Петергофского дворцового правления…

Июльской ночью 1873 года задержавшийся в гостях канцелярист Михаил Иванов возвращался по улицам Петергофа на квартиру, которую снимал вместе с отцом и двумя родными братьями – Алексеем и Василием. По дороге ему повстречался младший из них, Алексей, сообщивший печальную новость: глава семейства сильно повздорил с Василием.

Придя домой, Михаил уговорил родственников прекратить ссору, выпроводил Василия и уже собирался ложиться спать. Однако тут в комнату ворвались четверо полицейских и попытались его связать. «Отец мой стал защищать меня, – жаловался канцелярист в Петергофское дворцовое правление. – Тогда городовой Гриневич схватил отца моего за горло и стал давить его».

Стражи порядка скрутили Михаила и отвели в помещение для арестованных, где он провел остаток