Дьявол или вервольф? Мотив оборотничества во французской демонологии ХV–ХVI вв. - Ольга Игоревна Тогоева

Что же касается познаний самого герцога в различных видах колдовства, то о них сообщал не только текст «Оправдания». Та же идея подчеркивалась в дошедших до нас парадных копиях трактата при помощи миниатюры, расположенной в начале обеих рукописей. На ней в аллегорической форме была изображена последняя схватка Жана Бесстрашного и Людовика Орлеанского: на волка, пытающегося стащить корону с французской лилии, нападал лев, наносящий ему смертельный удар лапой (ил. 1, 2)[23]. Сцена сопровождалась соответствующим четверостишием (BNF. Ms. fr. 5733: 2v):

Par force le leu rompt et tyre

A ses dens et gris la couronne

Et le lyon par tresgrant ire

De sa pate grant coup luy donne.

Волк с силой тянет и срывает

Своими зубами и когтями корону,

А разъяренный лев

Наносит ему лапой страшный удар[24].

Ил. 1. Jean Petit. Discours pour la justification de Jean sans Peur, duc de Bourgogne. BNF. Ms.fr. 5733. Fol. 2v

Fig. 1. Jean Petit. Speech for the justification of John the Fearless, Duke of Burgundy. BNF. Ms.fr 5733. Fol. 2v

Миниатюра — как и политико-правовое содержание трактата Жана Пти — не раз становилась предметом анализа специалистов, которые, впрочем, прочитывали ее всегда слишком «буквально», обращая внимание лишь на тот факт, что лев и волк являлись гербовыми фигурами двух принцев крови [Vallet de Viriville 1860; Coville 1911: 78; Guenée 1992: 197; Jollivet 2018: 96–97]. Тем не менее данное изображение имело, на мой взгляд, самое непосредственное отношение и ко второй важной теме, затронутой в «Оправдании», — к теме колдовства, которым якобы увлекался Людовик Орлеанский.

Ил. 2. Jean Petit. Discours pour la justification de Jean sans Peur, duc de Bourgogne. Wien, Osterreichische Nationalbibliothek. Ms. 2657. Fol. lv

Fig. 2. Jean Petit. Speech for the justification ofJohn the Fearless, Duke of Burgundy. Wien, Osterreichische Nationalbibliothek. Ms. 2657. Fol. lv

Правитель, превратившийся в тирана, уподоблялся самому Люциферу, как полагали Иоанн Солсберийский, а вслед за ним и Жан Пти[25]. Что же касается Нечистого, часто принимающего облик волка, то этот образ был знаком европейцам уже в эпоху раннего Средневековья. В частности, он присутствует в трактате «О вселенной» Рабана Мавра (780–856), который, ссылаясь на Священное Писание, подчеркивал, что у волка «редко встречаются положительные черты» и что обычно его именем называют самого Сатану[26]. В XII–XIII вв. ни один бестиарий не обходился без уточнений подобного рода: «Волк символизирует дьявола, который с начала времен испытывает неистребимую ненависть к роду человеческому и подстерегает верных [христиан], дабы опустошить и погубить их души» [Le Bestiaire 1988: 78][27]. В тот же период средневековые авторы разработали концепцию так называемого бестиария дьявола, к которому, по их мнению, принадлежали как домашние (собаки, свиньи), так и дикие животные (лисы, змеи, жабы, гиены, обезьяны и, конечно, волки) [Sansy 2000; Махов 2006: 169–173].

Однако, что более интересно, Людовик Орлеанский на миниатюре из двух парадных рукописей «Оправдания» оказывался, по всей видимости, представлен в образе не просто волка, но вервольфа, т. е. оборотня. На такую трактовку миниатюры намекал и текст Жана Пти: «И носил на себе завернутые или зашитые в материю кости и шерсть волка, [животного] неблагородного»[28]. Данное уточнение, вне всякого сомнения, отсылало к представлениям людей раннего и развитого Средневековья о том, что оборотнем человек может стать, используя некие амулеты или зелья: именно такой образ рисовала художественная литература этого периода.

Проблема, однако, заключалась в том, что подобные выдуманные злодеи в действительности являлись вполне положительными персонажами либо, на худой конец, оказывались жертвами обмана, предательства или наложенного на них проклятия. Таких вервольфов мы встречаем, к примеру, в лэ Марии Французской «Бисклаврет» (1160–1170 гг.), в анонимном лэ «Мелион» (1190–1204 гг.), в «Императорских досугах» Гервасия Тильберийского (1209–1214 гг.), в поэме «Гийом де Палерн» (ок. 1195 г.) [Harf-Lancner 1985; Sconduto 2008: 39–126; Sergent 2014: 102–111]. Герои этих произведений обычно становились оборотнями не по своему собственному желанию [Sconduto 2008: 3–4], в отличие от главного отрицательного персонажа «Оправдания».

Образ Людовика Орлеанского, представленный в трактате, оказывался близок скорее к многочисленным описаниям вервольфов, собранным в демонологических сочинениях и материалах судебных процессов эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени: здесь подобные существа всегда характеризовались как абсолютно реальные и исключительно опасные для окружающих [Sconduto 2008: 127–179]. Однако и эти тексты не могли служить источником вдохновения для Жана Пти, поскольку возникли они значительно позже «Оправдания» и отчасти продолжали традицию, заложенную художественной литературой XII–XIII вв.

Наиболее ранние упоминания оборотней в связи с ведовскими процессами относились к 30-м годам XV в. и происходили из альпийского региона, т. е. с территории современной Швейцарии[29]. Уже в 1428 г. в деле Пьера Шедаля из Ланса говорилось, что на шабаш он и его подельники добирались верхом на демонах, обернувшихся волками[30]. В 1429 г. против Агнес Ломбард из Веве было выдвинуто обвинение в том, что она помогала другим ведьмам овладеть искусством ликантропии, готовя для них специальную мазь[31]. Ту же Агнес свидетели часто видели в компании волков, однако в материалах дела не уточнялось, являлась ли она сама вервольфом[32]. О способности превращаться в волков в своей «Хронике» (ок. 1430 г.) писал лишь Ганс Фрюнд, который, как полагают издатели, основывался на материалах только что прошедших в Вале ведовских процессов. Информация, которую он собрал, оказывалась, правда, весьма противоречивой: автор сообщал, что сам дьявол (boese geist, «злой дух») научил своих приспешников оборотничеству, однако они, будучи призваны к ответу, не в состоянии сказать, как происходит их превращение в волков, и полагают, что Нечистый лично этому способствует[33]. Возможно, именно из-за туманности приведенных у Фрюнда сведений в последующие годы в документах, происходивших из альпийского региона, упоминалась только способность ведьм и колдунов превратить в животное другого человека [Maier 1996: 89–101; Modestin 1999: 260–262][34].

Возникшие чуть позже бургундская и французская демонологические традиции в полной мере ощутили на себе влияние альпийских идей [Тогоева 2017]. Так, анонимный автор «Короткой [истории] лионских вальденсов», датирующейся 1430–1450 годами и созданной по результатам массовых гонений на членов ведовских сект в Лионе и Аррасе [Mercier 2010; 2018], сообщал, что дьявол является на встречу со своими