История Александра Македонского - Квинт Курций Руф

(19) Примерно в те же дни прибыли 30 послов от карфагенян, но они принесли осажденным не столько помощь, сколько сочувствие, так как заявили, что пунийцы затруднены своей войной, в которой они борются не за преобладание, а за свое спасение. (20) Тогда сиракузяне, опустошавшие Африку, расположились лагерем недалеко от стен Карфагена[110]. Но тирийцы не пали при этом духом, хотя и лишились больших надежд: они передали своих жен и детей, чтобы их увезли в Карфаген[111] и чтобы самим мужественнее переносить любую судьбу, если самое для них дорогое не будет разделять с ними их участи. (21) А когда один из граждан заявил на собрании, что ему явился во сне особенно почитаемый ими Аполлон[112], как бы покидающий их город, и что мол, воздвигнутый македонцами в море, обратился в лесное ущелье. (22) то, хотя рассказчик заслуживал мало доверия, под влиянием страха все были склонны верить всему плохому; поэтому они опутали статую Аполлона золотой цепью и приковали ее к жертвеннику Геракла[113], которому они раньше посвятили свой город, как будто это божество могло удержать Аполлона. Когда-то пунийцы вывезли эту статую из Сиракуз и поставили в Тире на своей первоначальной родине[114], да и добычей из других захваченных ими городов они украшали Карфаген не более чем Тир. (23) Нашлись даже люди, предлагавшие обратиться к давно уже не применявшемуся жертвоприношению, которое, по-моему, совсем не было угодно богам, именно к закланию в жертву Сатурну свободнорожденного младенца[115]. Говорят, что карфагеняне до самого разрушения их города[116] осуществляли это скорее святотатство, нежели жертвоприношение, завещанное им основателями их города. Если бы старейшины, по решению которых у них вершатся все дела, не воспротивились, то грубое суеверие взяло бы верх над гуманностью.

(24) Впрочем, крайняя нужда сильнее всякого искусства, она показала, помимо обычных приемов борьбы, еще и новые. Так, для борьбы с кораблями, подплывавшими к стенам, они привязывали к крепким бревнем вороны и железные, лапы с крюками, чтобы, вытолкнув бревно метательным орудием и быстро опустив канаты, набрасывать крюки на корабль. (25) Крюки и серповидные багры, свисавшие с тех же бревен, повреждали как бойцов, так и сами корабли. Кроме того, они накаляли на сильном огне медные щиты, наполняли их горячим песком и кипящими нечистотами и внезапно сбрасывали их со стен. (26) Ничего другого так не боялись осаждающие, ибо горячий песок проникал под панцирь к телу, прожигал все, к чему прикасался, и его нельзя было никакими усилиями вытряхнуть: люди бросали оружие и, так как все средства защиты оказывались поврежденными, беззащитные были предоставлены любым ударам, а вороны и железные лапы, выбрасываемые орудиями, захватывали многих из них.

Глава 4

(1) Тут царь, утомившись, решил было снять осаду и направиться в Египет. Ведь пройдя с огромной быстротой всю Малую Азию, он задержался перед стенами одного города и упускал время для разрешения многих важных дел. (2) Но, считая позором как безрезультатный уход, так и дальнейшую задержку, он полагал, что если он оставит Тир свидетелем своей неудачи, слух о его славе померкнет, а при помощи доброй молвы он достигал большего, чем своим оружием. Итак, чтобы не оставить ничего не испробованным, он приказал двинуть к городу еще большее количество судов и посадить на них отборных воинов. (3) Вдруг морское чудовище необычайной величины, выдаваясь спиной над волнами, приблизилось, своим огромным телом рассекая волны, к самому молу, построенному македонцами, и было видно с той и другой стороны, (4) затем погрузилось в море у края мола и то показывалось большей своей частью над волнами, то исчезало за их гребнями, наконец всплыло недалеко от укреплений города. (5) Вид этого чудовища вызвал радость той и другой стороны: македонцы утверждали, что оно показало путь дальнейшему строительству, а тирийцы полагали, что Нептун, мстя за нарушение покоя, призвал это чудовище и что скоро, конечно, рухнет весь мол. Обрадовавшись такому предзнаменованию, они стали пировать и упились вином; отягощенные им, они с восходом солнца садятся на корабли, разукрасив их венками из цветов, не только поверив в предвестие победы, но уже и поздравляя себя с ней.

(6) Случайно царь приказал вести флот в другую сторону, оставив 30 малых судов у берега; из них два судна тирийцы захватили, на остальные навели сильный страх, тогда Александр, услыхав крик своих людей, подвел флот к берегу, с которого раздавался шум. (7) Первой из судов македонцев пришла на помощь одна квинкверема, наиболее быстроходная; как только тирийцы ее увидали, два их корабля бросились на нее с разных сторон; в один из них квинкверема на всем ходу вонзилась своим носом и его этим связала. (8) Другой, сохранивший свободу действий, устремился было быстрым ходом против другого борта квинкверемы, как вдруг по счастливой случайности еще одна трирема из флота Александра с такой силой наскочила на корабль, угрожавший квинквереме, что тириец-кормчий свалился с кормы в море. (9) Затем подходит еще больше судов, македонцев, на них и сам царь. Тогда тирийцы приналегли на весла и с большим трудом освободили свой корабль, пробитый квинкверемой, после чего их корабли устремляются в порт. Царь преследовал их, но, задержанный летевшими в него со стен стрелами, не мог ворваться за ними в город. Корабли же неприятельские он почти все потопил или захватил.

(10) После этого солдатам было дано 2 дня отдыха. Затем, приказав подвести к городу флот и осадные орудия, чтобы стеснить напуганных осажденных со всех сторон, сам царь поднялся на самый верх башни с тем большим мужеством, чем больше была опасность. (11) Заметный по своим царским знакам и блестящему вооружению, он был главной мишенью для стрел. И он проявил доблесть, достойную быть зрелищем: многих защитников стен он сразил копьем, некоторых врагов отбросил, напав с мечом и щитом, ибо башня, на которой он стоял, почти соприкасалась со стеной города. (12) Когда под частыми ударами тарана каменная кладка была разбита и защитные укрепления рухнули, флот вошел в порт и группа македонцев поднялась на покинутые неприятелем башни. Тогда тирийцы, на которых обрушилось разом столько бед, бросаются в храмы, ища там спасения, другие заперлись в своих домах, каждый сам выбирал для себя род добровольной смерти, иные бросались на врагов, чтобы не умереть