Иконография Богоматери. Том первый - Никодим Павлович Кондаков

Матери, коснемся непосредственно близкой и важной для нашей задачи внешней стороны института, именно облачения и церемонии, сопряженных с обетом. Епископ Амвросий, выставляя институту дев образец для их тяжелого призвания, указывал этот прообраз в Марии, царице дев, образе чистоты и добродетели, которой жизнь сама есть лучшая школа (disciplina) для людей.

Мы увидим впоследствии, в какой тесной связи стояло, затем, одеяние, положенное для освященных дев, с обычными изображениями Божией Матери. Самыми выражениями, обозначающими одеяния дев как в древнем христианстве, так и доселе, указывается на их обет: velare, velamen tegere, velamen accipere, claudere, abscondere, μαϕορίζειν, velum conversionis, velum consecrationis (a episcopis virginibus datur), velum ordinationis (quod diaconissae, seu viduae dabatur)[51] – все слова, значащие: покрывать, принимать покрывало, скрывать, укрывать, покрывать лицо, надевать покрывало, и все это относится к тому, что у нас в старину называли: «покрутом», «покруткой» и что значит одновременно одежду, наряд, а также долг, обязательство, заем, обет.

Тот же Вильперт, автор лучшего исследования «о литургических облачениях в западной римской церкви», указывает на одно место в письмах блаж. Иеронима, из которого видно, что девы, при избрании своей профессии, меняли светские одежды на другие, относящиеся к отделу так называемой «столы» и характеризованные у Иеронима словами: pulla, furva, vilis, fusca, fuscior. Это и была девическая схима, σχῆμα τῆς παρϑενίας, которая обозначалась различными синонимами, выражавшими простоту одеяния по материи и по цвету. Помимо одеяния, покрывало:velum, velamen, maforte, flammeum, flamm. virginalis, ϰάλυμμα, μαϕόριον, которое епископ передавал, называя его священным покрывалом (sanctum, sacrum), посвящаемой; оно описывается Тертуллианом, как обычная одежда жен (adimple habitus mulieris), и от него ничем не отличалось, тем более, что он порицает тех, которые вместо обыкновенного покрывала пользовались шерстяной повязкой (mitra, lana), едва скрывавшей только один лоб, или головным платком (linteolum), который был так мал, что покрывал лишь темя.

Однако Вильперт напрасно полагает, что женское покрывало обыкновенно доходило только до груди или даже до плеч: выражение Тертуллиана, который требует, чтобы покрывало окутывало деву от темени до пяток, напротив, очень точное и реальное, так как отвечает господствовавшему в его время обычному женскому верхнему одеянию. Как мы увидим в свое время, освященные девы, усвоивая себе сполна одеяние замужней жены[52], покрывали себе волосы митрой (mitella), вошедшей вероятно, через Малую Азию, в обычай из Персии. Вильперт напрасно не принимает совершенно верное заключение о. Гарруччи относительно этой части облачения. Эту митру украшали пурпуром в виде поперечных полосок, как то стало обычным и для всякого очипка или чепца.

Перечислив настоящие предметы облачения, Вильперт сосредоточивает на второй своей таблице ряд изображений святых дев на памятниках из катакомб св. Агнии: мраморном рельефе и двух золотых стеклянных донышках с изображением св. Агнии, относящихся к IV веку и важных для иллюстрации облачения дев. Все три фигуры представляют св. Агнию в положении молящейся (Оранты), но при этом на рельефе она простоволосая, одета в нижнюю тунику с длинными узкими рукавами и широкую верхнюю одежду до пят, также с широкими рукавами и не подпоясанную. На стеклянном донышке святая имеет, поверх длинной тупики, короткое верхнее платье, подпоясанное под грудью. На одном донышке ее голову покрывает особенно длинное покрывало, укрепленное над челом и ниспадающее до колен концами по бокам фигуры; на другом это покрывало служит как бы верхним плащом на плечах и укреплено перед грудью круглым аграфом.

67. «Облачение девы» – фреска в катакомбе Прискиллы, по фотографии в сочинении Вильперта: Die Gottgew. Jungfr. Taf. I

Но среди памятников, изображающих «священных дев», безусловно первое место занимает фресковая (рис. 67) картина катакомбы св. Прискиллы; это одна из наиболее художественных и сильных, а равно и наилучше сохраненных фресок в римских катакомбах. Фреска находится в крипте, лежащей вне древнейшей части этой катакомбы и района арен и имеющей только погребальные ниши и никаких аркосолиев. Стены покрыты целиком живописью: над входом изображен пророк Иона, выброшенный морским чудовищем на берег; по обе стороны входа голуби с масличной ветвью в клюве и покоящиеся агнцы; на потолке Добрый Пастырь и деревья с птицами; в люнетах павлины, по углам голуби с ветвями; на левой стене жертвоприношение Авраама, на правой – три вавилонских отрока в пещи и, наконец, на стене противоположной входу изображена сцена (рис. 67), нас в данном случае особо занимающая. Сцена эта была срисована еще в издании Бозио, Аринги и Боттари, затем Перре и Гарруччи[53].

Вильперт подверг подробному разбору все высказанные взгляды на значение и смысл изображенной в этой фреске темы; для нас доста-точно знать, что большинство новейших археологов: Мартиньи, Краус, Ленер и др. разделяют взгляд Бозио на эту сцену, как на изображение обряда посвящения «девственницы», за тем исключением, что Бозио пытался видеть в некоторых фигурах исторически известные лица – матрону Прискиллу, ее дочерей Пракседу и Пуденциану, папу Пия и т. д. Шульце и Роллер полагали видеть здесь передачу не «священного покрывала девственницы», но покрывала «брачного», и, в частности, Роллер приходит даже к мысли видеть здесь обручение Марии с Иосифом пред первосвященником.

Вильперт с полным правом отвергает все эти и им подобные объяснения, хотя в них особенно характерным являлось заключение Роллера, что в женщине с младенцем можно видеть Деву Богоматерь. Роллер относил (отчасти поэтому) изображенную сцену к IV столетию. Шульце, находя фреску художественно исполненной, относит ее без ограничения к II веку, но именно поэтому отказывается видеть в ней какое либо литургическое деяние, так как всякое подобное изображение принадлежало бы позднейшему времени.

В том предмете, который посвящаемая в левой группе держит в своих руках, он видит свиток, тогда как другие видят здесь повязку или митру. Равно, Шульце отрицает догадку, что юноша позади посвящаемой может быть архидиакон, между прочим потому, что архидиаконы появились только с IV века.

По мнению Шульце, фреска представляет фамильную сцену, для понимания которой у нас недостает, конечно, ныне средств, но которая имеет многочисленные параллели в христианском искусстве; тем не менее, Шульце объясняет группу налево отцом с двумя детьми, погруженными в поучительное чтение Священного Писания (в предмете, который держит стоящая впереди женская фигура, Шульце видит свиток – заметим кстати, совершенно правильно), тогда как стоящая на правом плане Оранта представляет мать семейства, уже умершую; равным образом, по словам этого истолкователя, и женщина, сидящая направо с младенцем на руках и повернувшаяся к группе, оказывается членом той же