Сокровенный Афон - Горбов

и даже казалось невероятным, что это великолепное по своей красоте и неповрежденности живое дерево, воспринимаемое нами как соучастник нашего бытия, на самом деле является свидетелем других эпох, о которых нам известно лишь из книг по древней истории. Подобно бабочкам-однодневкам мы пролетаем и проходим под его ветвями, исчезая из земной истории навсегда. И не только отдельные люди. Целые народы и государства уходят с исторической арены, стираются из памяти потомков. Сколько драм и трагедий за истекшую тысячу лет его жизни потрясли все человечество и даже его родину — Святую Гору! А дивный вечнозеленый кипарис стоит все так же непоколебимо. Он стоит и безмолвно взирает с высоты на исчезающих навеки людей, на мелькающие столетия, на меняющиеся эпохи. С почтительным благоговением мы глядим на еще зеленого тысячелетнего старца, и он кажется нам символом нашей Церкви, которая, несмотря ни на какие ураганы, живет и плодоносит, не изменяя своего учения, вот уже две тысячи лет (см. фото 6 на вкладке)…

Наконец, и нам определили келью напротив монастырских ворот. Она располагалась на третьем ярусе деревянной галереи. Отсюда открывался прекрасный вид на весь монастырь. Келья была белая, очень чистая, с белоснежными простынями на кроватях и полотенцами на подушках. Окна притеняли жалюзи. Справа от входа, у чугунной печки-буржуйки, лежала стопка круглых тонких поленьев. В последних числах февраля ночами было еще довольно холодно. Разница между дневной и ночной температурой составляла градусов двадцать, если не больше. «Сколько же хлопот и расходов, — подумал я, — причиняют монастырю паломники. Нужно постоянно стирать простыни, убирать в кельях, рубить на склонах гор сухие деревья, а потом таскать эти дрова вниз для буржуек, да еще кормить непрестанно сменяющихся ночлежников! И это при том, что на Афоне нет линии электропередач, а следовательно, многое приходится делать вручную, по старинке!»

После ночной службы мы поднялись к себе на галерею и неожиданно застыли, пораженные необычным зрелищем. В гуще темного ультрамарина, притушив свет окружающих звезд, застыла сияющей каплей огромная комета с коротким расширяющимся хвостом. Она напоминала вифлеемскую звезду на лубочных картинках. Только, в отличие от Рождественской звезды, эта — оставила в душе какое-то неприятное, тревожное чувство. Только вернувшись в Москву, мы узнали, что видели в афонском небе комету Галлея…

Келья святителя Григория Паламы

Утром у храма нас встретил невысокий старичок-монах с очень добрым лицом. Оказалось, что это был настоятель Лавры. Узнав — кто мы и откуда, он подозвал маленького, худенького и хроменького послушника в огромных кожаных тапочках, которые, пока он шел к нам, постоянно хлопали его по голым пяткам. Геронта [8] благословил послушника отвести нас на гору, в келью, где когда-то подвизался великий учитель исихазма [9] святитель Григорий Палама. Маленький румын немного понимал по-русски, но идти с ним в гору нам казалось смешным. Сколько времени будет плестись на гору этот несчастный хромой паренек в спадающих с ног тапочках? Да мы, пожалуй, замучаемся ожидать его на подъеме! Однако делать нечего! Игумен благословил. А его благословение здесь — закон.

Сразу за воротами монастыря тропинка круто пошла вверх. Худенький румын ритмично хлопает и хлопает тапочками впереди, прямо у меня перед глазами. Но что это?! Через 20 минут подъема я начинаю сбавлять шаг. Пот льется ручьем, дышать становится трудно. Слава Богу, тропа прячется в круглом зеленом тоннеле из колючего кустарника! Иначе под открытым солнцем идти было бы значительно тяжелее. Обернувшись назад, вижу, что мои спутники отстали еще больше. А маленький послушник с необыкновенной легкостью, ничуть не сбавляя скорости и не задыхаясь, всё хлопает и хлопает впереди своими огромными тапочками. «Да что же это такое, — думаю. — Ведь ходил я по горам немало, но подобного еще не видел. С такой легкостью и размеренностью, не спотыкаясь и как бы вообще не чувствуя подъема, никто из виденных мной альпинистов никогда не ходил».

— Эй, брат, — кричу я ему, — подожди, Христа ради! Мы за тобой не успеваем!

Он с удивлением оборачивается и, сообразив в чем дело, садится на камень. Братья подтягиваются и падают на камни рядом. Они отдыхают, а я думаю: «Непростой это парень! Только с виду кажется каким-то юродивым. Видимо, таким вот образом, как бы случайно, открывает Господь своих рабов. То, что он делает,— хромому человеку в огромных тапочках на босу ногу сделать не под силу». На следующем переходе я внимательно присматриваюсь к нему сзади. Не знаю — что это такое, но у меня создается впечатление, что хотя послушник и передвигает ноги, но при этом почти не касается земли, словно он находится в состоянии невесомости. Невероятное явление! Такого я в своей жизни еще не наблюдал! Могу лишь на основе древних патериков предположить, что это чудо могло совершаться за послушание игумену, который благословил сделать то, что заведомо невозможно было сделать больному и хромому человеку. А он в простоте сердца даже не раздумывал: сможет или не сможет, останется жив или умрет. Он просто выполнял послушание своего старца-игумена. Ну, а я сподобился увидеть чудесную помощь Божию тому, кто выполнил заповедь: «отвергнись себя…» (Мф. 16, 24).

Еще две остановки по нашей просьбе — и мы на горе, у кельи святителя Григория Паламы. Сверху Лавра видна, как на ладони, только она кажется отсюда очень маленькой, даже людей не видно. Зато море расстилается во все три стороны далеко-далеко, а в нем — рыбацкие баркасы и океанские лайнеры у самого горизонта. Келья построена на месте той, старой кельи, где жил когда-то святитель Григорий. Она состоит из церкви и двух жилых помещений, отделенных от храма коридорчиком. Вместе с церковным куполом вся келья покрыта серыми сланцевыми плитками. Только купол здесь значительно более выпуклый, чем в других афонских домовых церквах. Сейчас тут никто не живет, лишь время от времени приходит кто-нибудь из лаврских иеромонахов послужить. Всё для службы готово. Даже епитрахиль, как обычно, висит справа от царских врат очень изящного двухъярусного иконостаса из мореного дерева. Приноси с собой просфоры — и служи! Маленький румын попрощался и ушел вниз. Мы отдохнули на стасидиях в церкви, помолились и тоже стали спускаться. На половине пути нам встретилась еще одна нежилая келья — Благовещенская. В стене прихожей, которая, вероятно, служила также и кухней, была устроена глубокая ниша с трубой. Это очаг. Вокруг кельи множество хвороста. Через минуту в очаге уже пылал огонь, а на крюке уютно сопел армейский котелок (см.