Красноармейский фольклор - Коллектив авторов

чтобы занять станицы Большой Чаган и Малый Чаган, где было не меньше восьми полков казаков. Нас выступило шесть полков. Вышли из Свистуна ночью. Малый Чаган забрали с налета, а в Большом Чагане скопились главные казачьи силы.

Еще в Свистуне Чапаев предложил составить из добровольцев отряд для наведения паники в тылу у врага. Мы боролись с казаками их же методами. Я был пулеметчиком и поехал вместе с этим отрядом. Мы пробрались к заставе, сняли несколько казаков, а потом открыли пулеметный и оружейный огонь. В станице поднялась паника. Не зная о том, сколько нас, казаки послали навстречу нам большие силы, ослабив фронт, – где наступали наши.

Мы начали отступать. Мой пулемет был последним и застрял в запорошенном снегом овраге, – лошади не могли его вывезти. Пока мы возились, беляки подошли близко. Мы сняли пулемет, подпустили их чуть ли не на пятьдесят саженей и стали бить. Из первой колонны, наступавшей на нас, мы сняли несколько десятков человек. Они повернули обратно, не вытерпев огня. Мы спокойно вывезли пулемет из оврага и нагнали своих.

Вызвал нас после боя Чапаев, подробно расспросил и похвалил:

– Молодцы, ребята. А таких командиров, которые вас оставили без помощи… – он крепко их выругал и арестовал.

Что о ними было дальше, не знаю. За сохранение пулемета мы вместе с начальником пулемета Мишей (фамилию я забыл) получили: я – серебряный портсигар, а он – серебряные часы.

Затем мы участвовали в бою под тем же Большим Чаганом, Подкачал было тогда правый фланг, где казаки окружили Суровский кавалерийский полк. Василий Иванович все время был с нами, служил примером, как нужно вести себя бойцу. Он только говорил свое – «не теряйся». Его в цепи, бывало, не отличишь от бойца. С клинком в руке ходит по цепи, ободряет. Увидишь его и еще смелее, еще упорнее дерешься. Любили мы Василия Ивановича.

Хитер он был. Каждый раз задумывал такое, чтобы без урона взять позицию. Казаки в своей местности знали каждый вход и выход и тоже хитрили. Кавалеристы они были хорошие, пытались налетами расстроить наши движения, навести панику, только им это не удавалось.

…Уральск мы (взяли вечером. Казаки отступили, думали потом нас как в мешке взять в своем городе. Однако Чапаев налета ожидал. Основные силы – пехоту – он оставил в окопах у Уральска, а на улице расставил пулеметы. Несколько сот их у нас было. На каждой улице и в каждом переулке поставили несколько пулеметов. Разведка казаков, дойдя почти до половины города, почти никого не обнаружила. Казаки, посчитав, что мы или освободили город или там оставлены незначительные силы, – в ту же ночь под утро и налетели.

Чапаев ездил по улицам, по пулеметным точкам и приказывал:

– Не стрелять, подпускать их как можно ближе.

Подошли казаки за несколько десятков шагов от наших замаскированных пулеметов, а потом сразу из всех и открыли огонь. Баню им задали жаркую. Там, куда они должны были отступать, на этой дороге Чапаев поставил шестнадцать пулеметов. Не много вышло живых оттуда. Так и вышло наоборот – казаки нам хотели задать баню, а мы задали им.

Заняв Лбищенск, мы пошли дальше к станице Сахарной, которую захватили только после ожесточенного длительного боя. Особенно трудно было у нас на правом фланге, где против нас действовали две бронеавтомашины. Стреляя по цели, подойдя близко, они произвели, надо прямо сказать, некоторое смятение. В это время прискакал Чапаев.

– Не теряться! Чтобы не отступать! Вперед.

Мы сразу и успокоились. Как будто бы и не было того, что немного разволновались. Мы с бомбами бросились на броневики и, несмотря на то, что оттуда били в упор, их захватили.

После этого боя Чапаев уехал в Лбищенск, за 60 километров от Сахарной, где был штаб.

63

Василий Чапаев

Как во славном городе Балакове-городе,

На великой на реке, на Волге-матушке,

Жил-работал крестьянин Иван Иванович.

А прозваньем он был Чапаев сын.

И за всю за жизнь свою работную

Не нажил он себе палат каменных,

Не нажил он себе золотой казны.

А нажил себе он долю горькую,

Долю горькую, долю рабочую.

Он работал целый день с утра до вечера.

Гнул он спинушку свою, да молодецкую.

Вот прожил он сорок лет без малого,

И родился у него сыночек первенький,

Первенький сыночек долгожданненький.

Как возрадовался тут Иван Иванович,

Он созвал к себе гостей да именитых,

Чтоб отпраздновать рожденье сына первого

По старинному обычаю отцовскому.

И нейдут к нему же гости званые,

Угощенья не хотят они крестьянского,

А где взять Ивану браги хмельные,

А где взять ему блюда заморские…

Закручинился Иваныч, запечалился

И пошел он прямо в поле чистое,

В поле чистое, во степь широкую —

Поискать себе гостей для праздничка.

Видит он: идут навстречу три странника.

Поклонился он им низко до земли.

И возговорили тут три странника:

«Ой, ты, ой, ты, добрый молодец,

Отчего-то ты кручинишься-печалишься?

Аль беда тебе какая приключилася?

Аль напала на тебя печаль-заботушка?»

Рассказал тогда им добрый молодец,

Добрый молодец, Иван Иванович,

Про свою печаль-кручинушку,

Как родился у него да первой сын,

Что приглашены им гости именитые,

Не хотят они с ним праздник праздновать,

Оттого, что нечем гостей потчевать

По старинному обычаю отцовскому.

Отвечают ему странники убогие:

«Не печалься, не кручинься, добрый молодец,

Уж поможем твоему мы горю горькому,

Пригласи ты нас троих к себе отпраздновать

Сына первого любимого рождение».

Как возрадовался тут Иван Иванович,

В гости он просил к себе трех странников,

Угощал он их одним лишь горьким хлебушком,

А и потчевал водицею студеною.

Как откушали все трое гости званые,

Поклонилися хозяину радушному

И промолвили такое слово дивное:

«Исполать тебе, хозяин добрый молодец,

Что от сердца от всего ты нас здесь потчевал,

И прими от нас, от трех от странников,

Ты подарочек для сына, для любимого.

А от первого прими любовь народную,

От второго – удаль молодецкую,

А от третьего – смерть храбрую, городскую.

Сына назови своего ты Васенькой,

Васенькой, Василием, свет Иванычем».

А