Свобода воли - Николай Онуфриевич Лосский

удовлетворен своей деятельностью. Оснований для жалоб на лишение свободы у нас нет потому, что, за вычетом законов, обусловливающих единство и осмысленность мира и определяющих лишь чрезвычайно абстрактно некоторые стороны наших деятельностей, все остальные законы природы не имеют абсолютной власти над нашим поведением.

Защитники свободы воли давно уже указывают на то, что в конкретном единичном событии законами определены только те или другие отвлеченные стороны, но индивидуальное явление не исчерпывается этими отвлеченными сторонами, в нем всегда есть индивидуальный остаток, не объяснимый никакими законами, не подчиненный им. В. Штерн в своей книге «Person und Sache» говорит, что причинная законосообразность есть «сетка, охватывающая целое бытия, ко не покрывающая его сплошно (weltdicht): сквозь ее петли везде проскальзывает hic et nunc et tale» (здесь, теперь и так).[62]

Если бы такие содержания душевной жизни, как вражда, ненависть, любовь возникали неотвратимо законосообразно и независимость от закона сводилась бы лишь к тому, что только индивидуальный оттенок их оставался бы не определенным законом, тогда нельзя было бы говорить о свободе. Рассуждения Штерна указывают на нечто большее. Он говорит, что закон всегда имеет форму условного суждения, а действительность выражается в категорическом суждении «здесь теперь происходит то-то и то-то», и никакое нагромождение законов не содержит в себе полного основания для перехода от них к применению их в данном случае; отсюда ясно, что «для осуществления закона необходим еще конкретный дополнительный фактор» (стр. 375). К выяснению этого конкретного фактора и его отношения к закону я и приступлю теперь.

Согласно тому, что было сказано выше, нас интересуют теперь не законы идеальных форм, а законы реального течения событий. Состав каждого из этих законов, следующий: при наличности такой-то совокупности условий (напр. A B C D) наступит такое то последствие (F); стоит одному из условий не наступить, не наступит и следствие, так как совокупность наличных данных окажется не той, к которой относится закон. Эта условность есть существо закона, и она то именно обеспечивает возможность свободы там, где идет речь о реальном временном процессе. В самом деле какие законы имеют такое значение для поведения, что в отношении к ним можно было бы говорить о свободе или не свободе человеческой воли? Это — законы, касающиеся содержания тех событий, которые имеют характер проявления самого человеческого я, тех, которые имеют характер не «данного мне», а подлинно «моего» стремления и действия, соответственного ему. Но мы видели уже, что стремление не навязывается человеку извне ни средой, ни даже собственным телом; око также не навязывается человеку из внутри, поскольку он обладает сверхкачественной творческой силой; оно может, правда, повторяться в однообразной форме, может превратиться в автономно усвоенное правило реакции, действующее до тех пор, пока реакция удовлетворяет индивидуума, однако может настать момент, когда я отменит прежний тип действования и творчески поставит на его место новые стремления и, соответственно им, новый тип действования. Назовем тот момент события, который представляет собой переход от сверхкачественной творческой силы я в сферу окачествования, словом волевой момент или, лучше, имея в виду субстанциальных деятелей низшей, чем человек, ступени развития (с психоидными, а не с психическими проявлениями), назовем его динамическим моментом.

Поскольку в «моем» проявлении этот момент несомненно находится в моей власти, постольку закон не имеет абсолютного господства надо мной. Осуществление закона в данном конкретном случае всегда оказывается зависящим от автономно установленного мной правила моего поведения. Покажем это на конкретном случае, и возьмем пример из области наиболее распространенных процессов, подчиненных законам, точно установленным и, по-видимому, абсолютно изъятым из ведения чьей бы то ни было воли. Таковы, напр. явления столкновения двух тел и возникающего отсюда изменения их движения. Тело быстро бегущего человека, с разгона наталкивающегося на меня, сдвигает меня с места в таком направлении и с такой скоростью, как это определено законами механики. Можно ли говорить о свободе человека даже и от этого закона? — Да, можно. В самом деле, примем во внимание, что столкновение двух тел A и B есть не просто действие A на B, а взаимодействие A и B, толкание, производимое телом A, и отталкивание, производимое телом B. Если стремление A произвести толчок, не встретится со стремлением B произвести отталкивание, то вовсе не состоится толчок. Толкнуть можно только того, кто сам толкается. Но самому производить толкание или, в данном случае, отталкивание — это значит (согласно динамистической теории материи, соединенной с учением о конкретно-идеальном субстанциальном деятеле) проявлять свою сверхкачественную творческую силу в форме окачествованного акта отталкивания; от этого акта субстанциальный деятель может воздержаться и тогда толчка не будет.[63]

Если бы Бранд Ибсена, покинутый всеми в горах, поняв всем сердцем своим, что Бог есть Любовь, вступил ко всему миру в отношение благостного приятия его, то тело его преобразилось бы и горный обвал не раздавил бы его: камни и глыбы льда пронеслись бы сквозь него, а он непоколебимо стоял бы на прежнем месте, подобно тому, как радуга неподвижно стоит в брызгах водопада среди бешеной суеты капель воды.

Для наглядного пояснения своей мысли я взял крайний пример внезапного перехода из одного царства бытия в другое,[64] имея в виду к тому же превращение, захватившее не только индивидуальное, но и коллективное тело высоко развитого деятеля. Закончим анализ, пользуясь этим примером, и тогда уже перейдем к другим, более простым случаям.

Чудесная независимость Бранда от грубых условий материального бытия не была бы нарушением законов толчка. Она была бы только результатом создания условий, к которым законы толчка по самой своей сущности неприменимы. В самом деле, законы толчка относятся к двум встречающимся в пространстве телам, разумея под словом тела материальную телесность, т. е. непроницаемую объемность, создаваемую взаимным отталкиванием. Между тем, в приведенном примере встречаются в пространстве материальное тело и тело преображенное (проницаемое).

Понять и допустить превращение непроницаемого тела в проницаемое можно, отдав себе отчет в том, что закон физики есть абстрактная формула, выражающая необходимую связь отвлеченных, т. е. не самостоятелных сторон бытия: в самом деле, материя есть не субстанция, а только процесс; выше материального процесса существует самостоятельное конкретное начало, именно субстанциальный деятель, который осуществляет этот процесс и его законосообразную форму, но может отменить процесс, а вместе с тем не дать места и воплощению закона.

Действительно, ничто не обязывает сверхвременного и сверхпространственного деятеля иметь материальное тело, т. е. совершать в пространстве действования отталкивания, создающие непроницаемые объемы. Материальное тело кажется неустранимым лишь тому, кто принимает непроницаемые объемы за