«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина - Фаддей Венедиктович Булгарин

Ознакомительный фрагменто вас: «Чем тебя я огорчила?»[229] От вашего выезду из Питера ни одной грамотки не пустили ко мне. За что гнев и немилость? Я люблю вас душевно и почитаю искренно. Вам я обязан прекрасною статьею[230], но в миллион раз более знакомством В. Д. Сухорукова[231], с которым я искренно подружился[232]. Что это за человек! Что за душа! Что за ум! Ангел, и полно. – Пожалуйста, не забывайте меня и украсьте «Архивец» вашими жемчужинами, сиречь статьями. Тряхните карманом[233]. – У вас, верно, богатый запас, а поделиться, право, не грех. – Не знаю, получаете ли мой «Архив» – но я знаю, что посылаю к вам. Читайте, но не кляните многогрешного.

С истинным почитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть, милостивый государь, вашим покорным слугою

Ф. Булгарин

29 марта 1824

СПетерб[ург]

2

Милостивый государь Павел Михайлович

Во всех сношениях искренность должна руководствовать людей честных и правдивых: это знак уважения взаимного. По совести должен я вам сказать, что присланные вами статьи, по моему мнению, не имеют той важности, какую вам угодно было дать им в притязаниях на ответ. О челобитной полковника Дейдута – вы говорите: «Акт интересный для будущего жизнеописания сподвижников Петра Великого». – Помилуйте! Что за сподвижник Дейдут? Какое сродство имеет бродяжническая его жизнь с русской историей? – Статистика Владимирского наместничества от 1792 до 1796 годов не имеет никакой занимательности. У меня целые ящики набиты этими статьями историческими, присланными подьячими из разных мест. Печатать этого я не хотел и не стану. Хорошо было бы, если б эта древняя статистика напечатана была бы с новою с нынешнею, но говорить читателям, «что любопытно было бы сравнить эту старь с новыми известиями», значит просто насмехаться над их добродушием. Наше дело сравнивать, а не читателей!

Вот вам, почтеннейший, мое и Н. И. Греча суждения о присланных статьях: мы душевно уверены, что вы о них так же думаете, ибо знаем ваш ум и познания.

Как вы заняты службою и делами, то не угодно ли переменить условия сотрудничества. Мы вам предлагаем 40 рублей за печатный лист оригинальный или за исторические извлечения, примечания, критику и т. п. Этого не даст ни один книгопродавец, а между тем мы не можем поступать иначе. Наши местные сотрудники во всем смысле слова наполняют журналы: за две же или за одну статейку в год мы не можем платить 1200 рублей. Рассудите сами и отвечайте искренно и без гнева: мы вас всегда любили и уважали и потому говорим правду-матку[234].

Статьи имеем честь препроводить обратно.

Надеюсь я, и Н. И. Греч, что искренное объяснение не расстроит нашего доброго согласия: деньги счет любят.

С душевною преданностью честь имею пребыть, милостивый государь, вашим покорным слугою

Ф. Булгарин

24 марта 1826

СПб.

3

Почтеннейший Павел Михайлович! Что вы забыли меня? Приходите, пожалуйста, сегодня обедать. Мне нужно кое-что переговорить с вами.

Ваш верный

Ф. Булгарин

18 января 1830

Суббота[235]

Переписка Ф. В. Булгарина и П. А. Муханова

Петр Александрович Муханов (1799–1854) – историк и литератор, приятельствовавший с Булгариным и печатавшийся в «Северном архиве»; в 1824 г. он поместил там три статьи: «Новейшие статистические сведения о Курской губернии» (№ 10. Подп.: П. М.), «Письмо из Киева о найденных там древностях: (К А. О. Корниловичу)» (№ 11), «Новейшие статистические известия о Могилевской губернии» (№ 19), кроме того, он предоставлял Булгарину архивные документы для публикации.

1. Ф. В. Булгарин П. А. Муханову

Милый и добрый Петруха!

Сейчас я получил через Рылеева присланную тобою статью Путешествие Цыкулина и проч.[236][237] Я получил от тебя столько добра, что если б посвятил жизнь Мафусаила[238] на отблагодарение, то и тут бы не успел. Верь, что умею чувствовать цену твоей дружбы и готов тебе доказать как хочешь. К Погодину и Калайдовичу буду писать со следующею почтою. Рад платить за статьи, но верь чести, что доходы «Север[ного] архива» не так велики, как многие предполагают. Я иду без интриг, и меня не поддержит какое-нибудь сословие – а сам же как силою Высшего держуся. Но что могу, сделаю. С Рылеевым мы вчера жестоко поссорились[239] и, кажется, навсегда. Мне кажется, что он виноват противу меня и крепко. Но это мне не помешает почитать его всегда добрым и честным человеком и любить заочно. – Ни говорить, ни писать противу него не стану дурно, ибо во мне есть еще кроха совести. Я не почитаю всех тех дурными, с которыми поссорюсь, ибо я сам болван порядочный, горяч, часто бываю дерзок: это физика – много крови.

Ты у нас записан в книгу[240], а журналы тебе не высланы, потому что ты так окосмополитился, что мы не знаем, куда пересылать – в Москву или Киев?[241]

Ты ко всем пишешь, а ко мне ни слова – пожалуйста, напиши словцо. Пошлю «Талию»[242] и три журнала.

Танта тебе кланяется. – Лена[243] целует заочно. Тебе ее не узнать, похорошела, выровнялась, развилась и всякий день более меня привязывает к себе добротою своею.

Греч тебя всегда любит и вспоминает.

Г. Полевой, не знаю, по каким расчетам, а 1-й нумер своей телеграфической машины[244] крепко задел меня – и неблагонамеренно и непристойно. Сам писал ко мне и Гречу, чтоб наблюдать дружбу и мир, и первый бросил навозом в лицо[245]. Я издавал «Литер[атурные] листки, журнал нравов и словесн[ости]». Я объявил, что не буду помещать переводов. Он решительно сказал, что у нас не было ни одного умного наблюдения нравов, что все это смешно, глупо, незамечательно[246]. – Я не стану ни отвечать, ни писать критик на «Телеграф»[247], который сам издатель называет совершенством в введении, – найдутся и без меня молодцы – ибо первый нумер возбудил чувства негодования несносным самохвальством. Пусть г. Полевой ругает меня сколько угодно в угождение Кюхельбекеру, Одоевскому[248] и достойному своему славителю Воейкову[249]. Кюхельбекера, невзирая на его глупую противу меня эпиграмму[250], всегда почитаю умным и благородным человеком – его излишняя раздражительность вредит более ему, нежели себе. Я бы первый устремился к его благу, если б мог. Об Одоевском слышу тьму хорошего от Грибоедова, уважаю его и надеюсь, что из него будет прок, как молодость прокатит. Воейкова всегда буду почитать гнусным подлецом – извергом – Ванькою Каином литературы – а с Полевым не намерен ссориться ни в журналах, ни